Кругосветка "Автоколумба"

Проект экспедиции "Автоколумб"
Участники.
Алексей Воров, 30 лет, капитан
Кирилл Баранов, 30 лет
Виктор Григорьев, 25 лет
Михаил Дуткевич, 24 года

"Автоколумб" - экспедиция автостопом вокруг света.

Ровно 500 лет назад гениальный мореплаватель Христофор Колумб решился на смелый эксперимент - достичь Индии с обратной стороны возможно круглой Земли. Не имея гарантии на успех, он все же пустился в путь.

Живя сейчас в мире, промеренном до метра, мы - участники экспедиции - решаемся на эксперимент совершенно другого рода: обойти вокруг света, не имея собственных транспортных средств и полагаясь на одно из лучших человеческих качеств - бескорыстную поддержку путника в пути - как наш великий предшественник полагался на волю ветра и волн.
Основные идеи "Автоколумба".

Человеческая жизнь коротка и каждый вправе успеть увидеть нашу небольшую планету. "Автоколумб" - акция за свободу путешествий, акция моральной поддержки тех, кто лишен этой свободы по политическим или иным причинам. Одновременно она является лучшим методом непосредственного сближения людей: узнав друг друга лично, люди не станут бояться или ненавидеть чужестранца; по большому счету, мы одинаковы и дороги у нас одни.
Средства передвижения. Сроки. Маршрут.

Участники экспедиции движутся исключительно на попутном транспорте или пешком. Никакой рейсовый транспорт не используется.

Старт намечен на конец января 1992 года. Выбор месяца старта обусловлен технической стороной экспедиции.

Стартовав из Ленинграда, экспедиция движется на восток СССР. Участок до Красноярска не представляет большой сложности и проходился многократно. Участок Красноярск - Якутск - Колыма - Берингов пролив проходится по зимникам и является (с учетом возможных температур до -50o С) наиболее тяжелой частью пути. К Берингову проливу экспедиция прибудет примерно к середине марта. Пролив пересекается по льду.

Часть пути между западной частью Аляски и Юконом (около 300 км) предполагается проходить на лыжах, что займет до двух недель. По Юкону до Фербенкса - снова по зимнику. От Фербенкса - на Эдмонтон (Канада), затем - к границе США к западу от Великих озер. После США, где возможны любые пути - по Пан-Американскому хайвею - пересекая Мексику, Гватемалу, Сальвадор, Гондурас, Никарагуа, Коста-Рика и северную часть Панамы. К Панамскому каналу предполагается прибыть к середине мая.

Южная часть Панамы и северная часть Колубмии, где Пан-Американский хайвей еще не достроен, проходится пешком, что также займет около двух недель. Далее - Венесуэла (на Каракас, затем - на юг), Бразилия (на юг от Манаоса, затем - на восток, до Ресифи).

Движение через Атлантику - с любым судном, капитан которого будет заинтересован в бесплатной рабочей силе или рекламе - до Дакара, Конакри или Монровии. Прибытие в Африку предполагается в середине июня. Далее - на север вдоль Атлантического побережья, через Сенегал, Мавританию - на Алжир, Марокко (Оран, Танжер). В июле экспедиция пребывает в Испанию. Последняя твердо определенная точка - Генуя, родина Колумба. Маршрут по Европе до Ленинграда определится позже и никакой технической сложности не представляет.

Маршрут не определен жестко, допустимы его изменения в дальнейшем. Говорить о точных сроках продвижения не менее абсурдно, чем Христофору Колубму намечать день прибытия в Индию.
Режим движения.

Экспедиция движется двумя экипажами по два человека. В среднем раз в неделю обе "двойки" встречаются в заранее обусловленном месте и имеют день отдыха. На труднопроходимых дорогах возможно одиночное движение участников - даже на длительное время. На лыжном и пешем участках все члены экспедиции движутся вместе.

При вынужденном сходе с маршрута кого-либо из участников по болезни и даже в случае гибели кого-либо, остальные намерены продолжать движение.
Еще немного о...

Являясь предположительно первой кругосветной экспедицией автостопом, "Автоколумб" не намерен ставить рекорды скорости, хотя уверен, что не существует второй команды, способной пройти данный маршрут с такой скоростью. Вероятно, в дальнейшем и возможно прохождение подобного маршрута на скорость, но сейчас главная спортивная цель - первопрохождение.

По ходу движения экспедиция намерена вести фотосъемку, публиковать репортажные материалы и т.д.

Экспедиция готова рекламировать любые изделия, если находит их действительно качественными. При этом не может быть и речи о рекламе военной продукции или политических идей.

Ленинградская Лига Автостопа. Кто мы?

Ленинградская Лига Автостопа (ЛЛАС) - возможно, первый клуб, поднявший автостоп от уровня стихийных путешествий до нового вида спорта.

ЛЛАС существует 13 лет. За это время нами создана обширная теория спортивного автостопа, разработано специальное снаряжение, проводятся соревнования. Первые соревнования европейского масштаба (гонки Балтики) проводились в январе 1991 года при поддержке наших коллег - Копенгагенской Лиги Автостопа.

Почти все члены ЛЛАС (а их около 50) - альпинисты, туристы-лыжники и водники - люди с большой практикой сложных походов.

Четыре участника "Автоколумба" имею стаж в ЛЛАС более 1 миллиона километров, являясь одними из сильнейших в ЛЛАС. Капитан "Автоколумба" Алексей Воров - президент ЛЛАС и один из ее основателей - участвовал в большинстве серьезных путешествий ЛЛАС.

февраль 1991 года.
От автора.

Ровно десять лет назад финишировал "Автоколумб" - единственная по сей день успешная экспедиция автостопом вокруг света.

"Автоколумб" оказался практически не замеченным отечественными СМИ: стране к осени 1993-го было не до него. А нам, его участникам... пожалуй, тоже было не до громких криков о себе: мы вернулись, мы были счастливы, мы просто жили...

Весной 2002-го интерес к "Автоколумбу" проявил питерский журнал "Сто дорог" и интерес этот резко возрос после публикации уже первой статьи.

Мы не торопились с размещением статей на сайте: copyright, понимаете ли - мы никак не хотели наносить даже косвенный ущерб столь дружественному изданию и дали ему возможность единолично владеть этим материалом.

Однако время пришло.

Статьи обоснованно покажутся кому-то недостаточно информативными: они, скорее, исповедь, нежели сухой отчет.

Остальное читайте сами...

Алексей Воров, капитан "Автоколумб
сего лишь снова открыть Америку
Отрывки из ненаписанных глав так и не написанной книги

Часть первая.
...Когда умолкнут все песни
которых я не знаю,
В терпком воздухе крикнет
Последний твой бумажный пароход...

- очень хорошая песня -

...КамАЗ стоит безмолвно, тускло горят габаритные огни. Торопливо стучит счетчик бензоколонки...

Открываю глаза в непроницаемой темноте комнаты. Это стучит будильник. Я слышу, как торопливо текут секунды.

Сейчас заправимся, и замурлычет стартер...

Нет, через три-четыре десятка лет он уже никогда не...

НАДО СПЕШИТЬ.
* * *

Good bye, America, o-o-o...
Где я не буду никогда...

Это - как пощечина. Что означает это "никогда"? Каково это слышать нам, способным за пятнадцать минут собрать рюкзак и покрывать в сутки чуть не по полторы тысячи километров? Нет, ребята, что-то вы не о том поете...
* * *

Наша команда появилась еще в конце семидесятых. Скитания с рюкзаком по Карельскому перешейку в школьные годы; затем - горы, лыжные походы, вода, попутки.

Попутки...

Видать, так мы были устроены, что с первых походов пытались переосмыслить многие догмы спортивного туризма, весьма консервативного в своей сути (и впрямь, кому охота ломать шею на новых технологиях и решениях, когда проще бездумно скопировать прошедшего перед тобой?)

И началось. Новое снаряжение, новые концепции движения. В том числе и попытки передвигаться далеко и быстро, используя попутные машины. И сразу же за этим: "А почему в этот раз проехал хуже, чем в прошлый?" - то есть первые попытки анализа своего движения.

И, как следствие, первые соревнования - "I гонки на попутках" в апреле 1978. Так, под хихиканье розовощекого советского туризма, возникла Ленинградская Лига попутЩиков (через Щ).

Ленинградской Лигой Автостопа (ЛЛАС) мы стали через три года, узнав о существовании этого вида путешествий, который для себя мы изобрели самостоятельно. Впрочем, это название мы приняли лишь для простоты обозначения: классический автостоп был и остался достаточно стихийным делом, мы же свели вероятный фактор к минимуму, тщательно анализируя многие, казалось бы, - совершенно случайные стороны автостопа.

Посадите в байдарку неподготовленного человека и пустите его вниз по бурной реке. То, что от него останется, обложит вас последними словами, если еще сможет говорить.

В чем-то схожий с водным туризмом, (поток - воды ли, машин ли - несет человека вперед), спортивный автостоп оказался чрезвычайно сложен и многогранен - ведь насколько социум современной дороге сложнее потока воды!

Однако к середине восьмидесятых мы эту стихию обуздали...

Желто-черные комбинезоны ЛЛАС, замелькавшие на дорогах страны, стали для многих водителей-дальнобойщиков визитной карточкой "путешественников из Питера" - и они приветственно гудели, поднимали руки.
* * *

А нам было тесно. Мы метались внутри "одной шестой Земли", оплетенной колючей проволокой по периметру и многократно уменьшенной бездорожьем и погранзонами. Давно уже достигнуты Средняя Азия, Дальний Восток, Якутия. Не веря в возможность когда-либо видеть другие страны и возвращаться, в восемьдесят девятом навсегда уезжает в США мой ближайший друг Мишка - тот самый, с кем были пройдены тысячи километров и множество гор. Но я чуть лучше слышу треск империи - и осенью того же 89-го мы таки впервые вырываемся за пределы СССР.
* * *

Посреди тихой финской Лаппенранты два странных типа в ярких комбинезонах орали и давали друг другу пинки.

Боже, как убого смотрелся outside тот унылый мир, в котором автоматчики с зелеными погонами чуть не заставили нас жить до конца дней! Как сырая обвисшая палатка или пыльный полутемный барак - достаточно вылезти наружу - а там, оказывается, такое солнце! и небо высокое-высокое...

Страшно представить себе человека, прожившего всю жизнь не выходя из одной комнаты. В одной тюрьме. А в одной стране?

Коллеги-скандинавы приняли нас с восторгом и мгновенно окрестили "profy". Мы были здорово интересны друг другу.
* * *

"Ровно пятьсот лет назад гениальный мореплаватель Христофор Колумб решился на смелый эксперимент - достичь Индии с обратной стороны возможно круглой Земли. Не имея гарантии на успех, он все же пустился в путь. Живя сейчас в мире, промеренном до метра, мы - участники экспедиции - решаемся на эксперимент совершенно другого рода: обойти вокруг света, не имея собственных транспортных средств и полагаясь на одно из лучших человеческих качеств - бескорыстную поддержку путника в пути, - как наш великий предшественник полагался на волю ветра и волн.

Человеческая жизнь коротка, и каждый в праве успеть увидеть нашу небольшую планету. "Автоколумб" - акция за свободу путешествий, акция моральной поддержки тех, кто лишен этой свободы по политическим или иным причинам. Одновременно она является лучшим методом непосредственного сближения людей: узнав друг друга лично, люди не станут бояться или ненавидеть чужестранца; по большому счету мы одинаковы и дороги у нас одни".

Пора.

Перед нами лежит маршрут - длиннейший из возможных, но это всего лишь очень длинный маршрут.

Good bye, America...

Черта лысого good bye - по техническому расчету тут хода-то до нее дней 55-60... Вызов принят.

На первый взгляд маршрут ошеломляет. На восток до Якутска - дело несложное, ходили, - а там... А там чуть ли не пять тысяч километров по зимникам - по тоненькой ниточке полузаметенного следа через хребет Черского по льду Колымы, по арктическому побережью Чукотки, где дай Бог раз в несколько дней появится машина. Не ясным еще образом пересекать Берингов пролив и всю Аляску, а потом - вниз, вниз, вниз, через полторы Америки, через амазонскую сельву - и на бразильское побережье. И снова Бог ведает как пересекать водное пространство - Атлантику в самом узком месте - до района Дакара, и проходить западную часть Сахары до Гибралтара - ну а там почти дома.

Наши датские друзья тихо подвывают - похоже, они верят в успех- нашего проекта еще больше чем мы. "Ребята, мы вам поможем найти спонсоров, все подготовить, вы только пройдите!!" Ну где ж вы, милые, их найдете? Мы же не Уэмуры с Месснерами...
* * *

- Нет, я... не могу. Ну, месяц, два, три. А это - как в пропасть головой - в неизвестность. Полгода, больше. Не перешагнуть мне через себя. Не могу. Прости...

Тебе незачем просить прощенья, дружище. Но бой с собой - это всегда бой в одиночку. Мне не протянуть тебе руку помощи. Оставайся дома.

Я формирую команду.

- Если вся команда, - и я в том числе - сойдет с трассы, ты продолжишь маршрут в одиночку?

- Ну конечно! (запальчиво)

Ты тоже, оставайся, парень. Ты тоже не осмыслил всего.

Итого, нас четверо. Среди нас нет случайных людей.

Кирилл Баранов, тридцать лет. Немногословен, нетороплив, надежен как скала. Будешь сдыхать - он не суетясь раскурит трубочку и невозмутимо вынесет тебя из любой переделки.

Виктор Григорьев, двадцать пять. Открыт, эмоционален, нахален, динамичен и самолюбив.

Миша Дуткевич, двадцать четыре. Вещь в себе. Сдержан, молчалив, при этом многое воспринимает обостренней других, но почти всегда держит внутри.

И я. Капитан "Автоколумба".
* * *

- Почему "Автоколумб"? Ведь Колумб вокруг света не ходил!

- Да именно это же он и пытался сделать, пока в Америку не уперся! Он же в Индию шел!

- Почему на вашем логотипе шпаги? Вы же не военная экспедиция!

- Шпаги, а не меч! А шпаги - это символ чести! Чести, уроды, слышали такое слово?

А что об Америке - ну с какой стати мы должны верить в ее существование, пока мы не ступили на ее землю - вон черта с рогами и хвостом все на картинке видели, а где он в природе?

Одно великое географическое открытие мы-таки сделали - через три месяца после старта я объявил на встрече в Washington State University, что Земля не круглая. Она оказалась квадратной. При пересечении Берингова пролива часы сдвинулись не на один час, а на двадцать один, да еще и назад. Следовательно, там был угол.
* * *

...Один килограмм макаронных изделий. Пятьсот граммов сливочного масла. Двести пятьдесят - подсолнечного. И десять яиц.

На человека. В месяц. Хлеб пока без талонов.

"Автоколумб" готовится к старту.

НАДО СПЕШИТЬ. Еще ставится в загранпаспорта унизительнейшая отметка "разрешен выезд", еще орет начальник ОВИРа: "мы всякую сволочь не выпускаем, мы блюдем социалистическую законность!" (конечно о нас, узнали ведь?) - но уже видим ослепительный солнечный свет outside, ни один снаряд не угодил еще в Белый дом и грозненские пятиэтажки, и у российского триколора, нашитого нами на комбинезоны еще при СССР, пока еще нет привкуса новой империи.

Мы еще все здесь, все живы. Мы еще верим, что нас будут ждать.
* * *

"Кругосветная экспедиция автостопом" - процесс получения виз, а также перемещения между ними (для будущего издания энциклопедии).

О, визовые войны, вы так мерзки и необъятны, что и сейчас, с высоты десяти прошедших лет, накатывает тупая безнадежная тоска. Скучающий чиновник по одному ему понятной прихоти одним росчерком пера заставлял четверых вымотанных донельзя людей еще на неделю застрять в чужом унылом городе - или вельможно пропускал дальше.

"Акция моральной поддержки тех, кто лишен этой свободы..."

И ЭТОЙ. Через такое тоже надлежало пройти.
* * *

Те визы, которые мы могли делать до старта, стремимся оформлять в Дании: корректнее, безлюднее, менее предвзято. Первая полученная виза - Колумбия. "Класс! Остальные делаем на основании транзита - уж больно симметрично она расположена!" Когда мы пробьемся наконец до Колумбии, визы там уже отменят.
* * *

О, эти разъезды по подготовке! Быстрейший метод дозвониться до Дании в 91-м - сгонять в Таллинн (350 км) и позвонить оттуда по хорошей связи. В Москву носимся по два- три раза в неделю - Ассоциация Путешественников, Радио России (и те, и другие нам здорово помогают); консульства, само собой.

А уж в Данию-то мотаемся как на работу. Путь в обход Ботнического залива через Торнио занимает 50-55 часов хода - идем обычно без остановок.

Если растянуть эти разъезды в одну прямую, выйдет ли еще один "Автоколумб"? Может быть...

(А в прессе новая мода. То и дело всплывает очередная "сенсация", почему-то со стандартным названием "Автостопом по Европам": "Корреспондент "Комсомольского комсомольца" умудрился добраться! автостопом! до Копенгагена! всего с десятью бутылками водки! всего за неделю!" Постыдились бы, противно... Ну причем здесь бедный автостоп? Правда, когда отвезенный нами в Данию корреспондент Радио России Сергей Харлов рискнул вернуться назад автостопом сам (кстати, зимой!), и доехал-таки, в состоянии, близком к коматозному, я сам покрывался холодным потом, узнав из его репортажа, что же это за кошмар - этот спортивный автостоп. Впрочем, это был добросовестный доклад беспомощного человека при исполнении не свойственных ему функций.)

До старта - месяц. Экспедиция - полуфабрикат.

Неожиданно норвежская фирма Helly Hansen широким жестом одевает нас с ног до головы в первоклассное снаряжение. Это - единственная материальная поддержка проекта. Бюджет экспедиции - 50 долларов.

За три недели до старта главная датская газета "Politiken" предлагает 10 тысяч крон авансом за цикл статей с маршрута. На этом мы и стартуем.

В Дании мы - суперзвезды. Нас узнают прохожие, в метро на нас кидаются школьники. Куда там Месснеру...

В январе в безумный, отчаянный авиарейд по сбору информации по зимникам Якутии отправляется Лена Сатурова, девушка из нашей вспомогательной группы. Облетев весь северо-восток, проехав по земле километров семьсот при температуре до -61 она собрала уникальную информацию по району - ведомственные схемы, наброски от руки, устные описания. Как мы молились на нее - там, на северах!
* * *

Я слышу как текут секунды.

17 февраля 1992 года. Старт.
* * *

Мучительно хочется скорее уехать - а мы висим на старте минут двадцать. Их много - тех, кто провожает нас. Наши близкие, друзья - питерские, московские, литовские, датские.

Друзья не могут быть толпой. Но я поднимаю прощально руку - и они, как по команде, дружно отвечают мне.

Глаза - как песком засыпаны. Три бессонных ночи.

- Кир, работаем!

МАЗ.

Гололед зверский.

Чувство долгой разлуки пришло мгновенно. Чувства дальней дороги еще нет. Оно будет приходить долго.

Я же к вам еду, слышите? Мне вот только Землю обогнуть...
* * *

Мы все-таки стартовали.

Пройдет семнадцать месяцев, прежде чем я увижу в Дании видеозапись старта, где пустым от бессонницы голосом я перечислю все слабые места нашей экспедиции-полуфабриката и с пугающей точностью предскажу все, что с нами случится. Но не стартовать мы уже не могли: ведь столько хороших людей уже вложило в наш проект свои силы, свою веру.

Экспедиция, разбитая на две "двойки", идет ровно и четко, привычно делая хорошо знакомое дело. Сильнейший гололед. Пугающе тепло. Снежные заносы в районе Уфы. На шестой день - Красноярск. Первые двое суток отдыха.

Западный БАМ. Полторы тысячи километров на локомотивах.
* * *

Мороз наваливается сразу. За перевалом -5 , а здесь уже -38 . Три секунды касания голыми ладонями стальных поручней тепловоза - и у Кирилла волдыри на руках. Кир, стыдно! С твоим-то опытом!

Парни приплясывают, пинают пустые банки. Лишь Миша съежился и застыл неподвижно с болезненной гримасой. Толкаю его - а он разражается бранью.

Э-э, психологическое неприятие холода. Встречали... Тяжко-то нам всем будет, но тебе надо просто героем стать, чтобы пройти через это...

И ведь стал, блин.
* * *

На въезде в Якутию, видать, живут очень свирепые дорожные духи. Или просто на вшивость проверяли?

Сумерки. Останавливаем Nissan-Skyline.

- Ребята, могу не дотянуть, генератор накрылся...

"Не дотягиваем" километров 30, встаем. Вскоре появляется наш потенциальный спаситель - МАЗ с корейцем за рулем. Подцепляемся толстенным тросом, садимся. Трогаемся. Наш водитель с перекошенным лицом начинает что-то истерически кричать хвататься за карманы. Ключ! Руль заблокирован, фары и сигнал обесточены, МАЗ набирает ход. Сто восемьдесят сил волокут нас вперед, Nissan как консервная банка на веревочке скачет за МАЗом приблизительно по дороге.

Идиот, да отпусти ты руль, он и так заблокирован, ищи ключ! Но он вместо этого с визгом выпрыгивает из машины вместе с ключом в кармане.

Я тоже хорош! Ракеты в рюкзаке, рюкзак в багажнике... Кореец продолжает жать на газ. Внимательно слежу за рельефом дороги: очень не хочется быть убитым сквозь лобовое стекло сорвавшимся тросом в этой в общем-то опереточной ситуации.

Обошлось. Кореец опомнился.

Беды чудом избежали на следующее утро. Идущий перед нами на крутой подъем КрАЗ, переключаясь, "теряет" передачу и вдруг катится на нас задом. Уворачиваясь от удара, вылетаем на встречную полосу, прямо под летящий с горы "Магирус". До него метров двадцать, деваться ему тоже некуда: с одной стороны КрАЗ, с другой, за снежным отвалом - склон метров на сто. Водитель "Магируса" мастерски врезает машину правыми колесами в глубокий снег - и оранжевый капот останавливается в полуметре от нас - "Магирус" оказывается порожним. Наш ангел-хранитель, скверно ругаясь, утирает пот: он, конечно, ангел-профессионал, но работы мы ему, видать, подкидываем немало.

Через тысячу километров провожу ночь у перевернутого УАЗика, с которым мы чудом не ушли с трехсотметрового обрыва к реке. Минус пятьдесят пять. Самая холодная ночь "Автоколумба".

После этого комиссия дорожных духов по педикулезу наконец признала нас годными.
* * *

За Якутском дороги практически исчезают.

Время принимать решение.

Старт "Автоколумба", намечавшийся на 1 февраля и сдвинутый на 17-е, ставил нас в жесточайший цейтнот: любой сбой в движении - и мы не успеваем пройти зимники прежде чем они начнут активно таять.

Будильник стучит...

Решаю переходить на командную схему движения - то есть при необходимости разделять "двойки". Заметно повышая скорость движения, это решение ставило не карту многое: снаряжение, позволявшее "двойке" при необходимости до недели держаться "на природе" при -50 -55 , становилось бесполезным при разделении (у одного палатка, у другого - примус, и т.д.)

Но... НАДО УСПЕТЬ.

Теперь каждому может выпасть бой с зимниками в одиночку. Свой собственный "Автоколумб".
* * *

Я уже прошел через это десятью годами раньше.

У многих бывает тот надлом в жизни, когда один спивается, другой лезет в петлю, третий ищет успокоения в религии. Я же поехал. В сказках это называлось "куда глаза глядят", поняв, что не остановлюсь, пока есть дороги - со старой палаткой, тоненьким спальником и пятеркой в кармане. Выехав из Ленинграда в конце сентября , я вернулся через четыре с половиной месяца, пройдя больше тридцати шести тысяч километров - не ведомые нам тогда Якутия и Дальний Восток, Средняя Азия и многое другое. Я научился делать из подручных материалов вполне сносное снаряжение и держаться в нем в сорокоградусные морозы, зарабатывать на публикациях в локальных газетах небольшие деньги и держаться на них неделями. И сохранить человеческий облик.

После четырех-пяти суток безостановочного движения явь и сон окончательно перемешиваются. Медленно просыпаешься в ночном КамАЗе. Тарахтит дизель. Где я, почему я здесь? Не открывая глаз, протягиваешь руку.

И нашариваешь пустое пассажирское сиденье рядом.

Это похуже минус сорока.

Один.
* * *

Мы неспеша дичали.

Покрывались копотью дикарских ночевок в охотничьих избушках ультрасовременные костюмы, кусок мороженой оленины, наспех поструганной и посоленной, все чаще служил обедом.



За Усть-Нерой дороги окончательно исчезают. Остается лишь зимник - тоненькая ниточка, полузаметенная снегом, на которой раз в несколько суток может появиться машина.

Перевалив хребет Черского, спускаемся на лед Колымы. То встречаясь, то снова теряя друг друга из вида, мы день за днем пробиваемся к Чукотке.

Раз в несколько дней мы минуем какой-нибудь поселок. Горсточка огней в бескрайнем океане холода, и снова - лишь тундра и полузаметенная колея, где двадцать километров в час - непозволительное лихачество.

Наконец колонна геологических "Уралов" постепенно подхватывает нас всех, и на пятый день под экспедиционным флагом, поднятым над головной машиной, мы влетаем на лед Чаунской губы.

Северный Ледовитый океан. Идем по графику.
* * *

Интервалы между машинами вырастают порой до трех суток. Упорно движемся вперед в ледяных кузовах самосвалов, верхом на крыше вездеходов, пряча лицо от ледяного ветра с океана.

Впрочем, теплеет. Уже редко температура падает ниже минус двадцати.

Тундра. Абсолютно пустынная, лишь сопки на горизонте. Прогуливаясь, уходим с Кириллом от брошенных рюкзаков на километр.

- Ну что, домой пойдем?

Кто-то из нас произносит это совершенно машинально. И оба разражаемся смехом.

В этой огромной, непереносимой бесприютности кругосветной экспедиции мы стали прямо-таки чемпионами по обживанию. Брошены в тундре на снег два рюкзака - и даже это душа готова считать домом. Мы мгновенно прикипали к любому дому, где задерживались хотя бы на пару суток. Но Земля продолжает вращение - и с болью отрываешься от только что обретенного дома. Вперед...

Это не объяснить рационально - но наша обостренность чувств перекидывалась и на людей, нас приютивших - порой они плакали, прощаясь.

"Не понимаю, какие психологические перегрузки могут быть в экспедиции автостопом!" - говорил перед стартом Сережа Харлов, глядя на меня своими честными журналистскими глазами.

Сережа, а ты знаешь, почему мы стартуем вчетвером? - хотя одиночка куда мобильнее, да и затрат вчетверо меньше...

Хоть один должен выдержать и дойти - а кто сломается первым?..

Залив Креста, Эгвекинот. Путь по земле закончен.

Через три дня пилот вертолета георазведки Паша мастерски сажает свой МИ 8 на автобусной остановке Бухты Провидения. Последняя точка России на нашем пути.

Не могу оторвать глаз: родные желто-черные комбинезоны Лиги Автостопа - и где! Здесь, в эскимосском поселке на краешке Чукотки! Наша вспомогательная группа - две Ленки - проделав бесконечный путь по воздуху, добрались до нас. У них за плечами огромные рюкзаки. Что случилось?

Вести плохие. Перед стартом фирма "Nestle" предложила нам поддержку: высылать в любую точку земного шара (кроме России, конечно) любое количество своих продуктов для нас. Это окончательно склонило нас к старту - с тысячей долларов на всех: еда будет - продержимся. Но что-то поменялось в руководстве "Nestle" - и они передумали. После нашего старта. Когда уже был заказан двухнедельный рацион на Аляску.

И ребята в Лиге спешно собирали продукты - у кого в заначке банка тушенки, у кого - шоколадка к празднику - и переправляли нам - "только держитесь! Не сходите с трассы!"

..."Килограмм макаронных изделий. 500 граммов масла..." Не сойдем. Мы умеем ездить очень-очень быстро.

Шестиместный "Piper" круто взмыл вверх, пилот Лерри заложил эффектный вираж. Две крохотные желтые фигурки скрылись вдали.

"Ребята, мы теперь одни - сказал Кирилл, повернувшись к нам.

Давайте будем добрее друг к другу..."
* * *

Ном нам понравился еще с воздуха. Но наша надежда на движение по земле дальше таяли на глазах в буквальном смысле: на Аляске уже во всю стояла оттепель.



Зимников как таковых на Аляске не существует: развита легкомоторная авиация. А пробиваясь от деревни до деревни на снегоходах (как планировалось), мы рисковали застрять Бог знает где. Перевозка людей на грузовых самолетах в Соединенных Штатах (как и у нас) запрещена, но, в отличии от наших северов, если в Америке нельзя, но очень надо, то... нельзя. Рейсовые пассажирские самолеты исключались концепцией нашей экспедиции.

Чего мы не перепробовали за восемь дней! Air force, технические службы FAA... Весь Ном уже знал нас, люди здоровались на улицах. На трехкилометровой дороге к аэропорту машины останавливались раньше, чем мы поднимали руку.

А приютили нас ребята с KNOM - местной полулюбительской радиостанции. Парни и девушки - добровольцы, прикатившие на нее, наверное, со всех концов Штатов - веселые, открытые, дружелюбные - для меня навсегда останутся лицом Америки.
* * *

- Взлетим...

- Нет, вряд ли...

- Я все-таки думаю, что взлетим.

- Полагаю, что нет...

Под наш степенный диалог престарелый двухместный "Beaver" несется, напрягая силы, уже по последним метрам взлетной полосы. Нас шестеро, не считая груза. Взлетели. В щели дверей проходит ладонь, с крыльев свисают какие-то веревки (собаками разгонять?), на передней панели - грозная табличка: "на скорости свыше 100 миль в час двери не открывать!" Ковыляем над Аляской несколько часов, протискиваясь бочком над ущельем в районе Мак-Кинли... И вот под нами Анкоридж! асфальт! машины! и много!

Спрыгиваем на полосу в лапы журналистов.
* * *

Неправдоподобно джеклондоновские места: Доусон, Уайтхорс... Аляска хайвэй, одним словом. Провинция Юкон. Канада.

Впрочем "хайвэй" - звучит гордо. Далеко не всюду асфальтированная дорога с очень редкими машинами.

"Красиво?" - спрашивают канадцы.

Не отрывая глаз от ослепительных гор и темных ельников, отвечаю: "Как в Сибири. Только там дорог нет". На лицах канадцев разочарование. Но ведь я не вру...
* * *

На третий месяц в пути, в Канаде, случилось знаменательное событие: мы ночевали в палатке. Впервые с момента старта!

Дело в том, что от старта до Красноярска и от Красноярска до Якутска мы двигались по 24 часа в сутки, а позже, на Севере, мы почти всегда оказывались к ночи у какого-нибудь жилья, - а в тех краях категорически не принято оставлять человека ночью на морозе. Хоть и снаряжение позволяло. Вот так и проехали...
* * *

На американо-канадской границе возле Ванкувера образовалась небольшая пробка. Это я показал свой паспорт со въездным штампом "Gambel. St.Lawrence". Сбежалась вся таможня.

Двумя неделями раньше наш "Piper", едва взлетев из Бухты Провидения, вдруг пошел вниз... и сел куда-то в непроницаемую пургу. Вскоре из пурги выплыл четырехколесный мотоцикл, - а на нем - пожилой эскимос с бляхой "INS USA" на пуховке. Он деликатно протиснулся в самолет: "Можно?", кивнул на наши объемистые рюкзаки: "А что тут у вас?"

- Так... покушать, одежда... - ответил за нас пилот.

Эскимос энергично закивал, заулыбался, ставя нам в паспорта штампы: "Welcome, welcome...", прыгнул на свою машинку и растворился в поземке.

Вы не пробовали в Питере показать российский въездной штамп "остров Врангеля"?
* * *

В Сиэтл я прибыл чуть раньше остальных - и вскоре нашел желанное здание с буквами HH на фасаде. "Helly Hansen", американский филиал.

Первое, что я увидел, - норвежский флаг и очаровательную девушку: "Can I help you?"

Ответить я толком не успел. Она бросилась ко мне: "Русская экспедиция?! О Боже, мы вас так давно ждем! Как вы доехали?"

Через полминуты меня обступили смеющиеся, обнимающие меня люди: "Расскажите! Где остальные? Садитесь, вы устали!"

Протиснулся высокий мужчина, крепко пожал руку: "Здравствуйте, я Гордон Мак-Фадден, президент американского филиала Хелли Хансен. Чувствуйте себя как дома!"

И я чувствовал. Измотанный, после двух бессонных ночей, - здесь, на другой стороне здоровенной круглой планеты, я стоял среди этих милых людей, никогда не знавших меня, но ждавших и по-детски ликующих, и знал, что я дома.

Над головой - плакатик: "Норвежцы никогда не оставят вас на холоде". Но здесь ведь ни одного норвежца... Да разве дело в национальности?

Неделя в Сиэтле. Новые друзья. Новый дом. Каждый день - праздник общения. И снова - через силу отрываемся. По живому. Нас еще догоняют звонки из Нома: "Нам плохо без вас, мы вас любим. Звоните, пожалуйста, звоните!"

Грустные лица вокруг. "Не страшно, что мы расстаемся. Страшно, если мы не встретимся снова..."

Они читают мои мысли.
* * *

- Что вы думаете об американцах?

- Вы хорошие. Большие и сильные дети. Порой по-детски заносчивые, но честные и очень отзывчивые. И наивные.

- Наивные?!

- Да. Дети всегда хотят казаться взрослыми.

И никогда теперь не найдется тот подлец - в погонах ли, в штатском ли - который заставит меня стрелять в них.

А их - в нас. И для этого мы ехали, замерзали по зимникам и топили таежные избушки, чтоб по своему нелегкому пути, - а не в холеных лайнерах - прийти и открыть Америку. Прийти и сказать этим людям, что мы все - единое целое, что бояться друг друга - бред, что лишь зная друг друга мы сможем жить без страха. Что, собственно, можем сделать мы - крошечная российская экспедиция - четыре человека среди пяти миллиардов землян? Что-то можем. Не дожидаясь указа и не требуя наград, просто засучить рукава и начать разгребать своими руками всю ту грязь, которую наворочали политики в отношениях между людьми. Что может человек. Немного. Но один напишет прекрасную книгу, другой снимет фильм, а мы просто поехали по свету. И ни один из встреченных нами больше не будет видеть в русских врага - безликого и беспощадного, с "калашниковым" в руках и красной звездой на папахе. А встреченных все же - несколько тысяч.

Hand made peace. Как все вещи ручной работы - самый качественный.
* * *

Да, я не описываю движение детально. Несложно написать: "Я остановил... Меня подвез... Он очень хороший... Я выгрузился... Я остановил... Меня подвез... Я заночевал..." Таких описаний "путешествий автостопом" хватает и без меня.

Мы все ночуем. И едим. И ездим временами. Это быт. Новичок, съездивший автостопом в Псков, много часов взахлеб будет вещать о своих немыслимых приключениях. Гонщик высокого класса, пройдя дистанцию в 20 тысяч километров, может сказать лишь: "Неплохо прошел. Правда, в районе N... немножко сбил темп, шел тяжело, зато в районе NN... чистенько шел..." И все. И это не поза. Просто для него это уже - быт.

Гомер посвятил бы поэму поездке в метро, если бы от этого не рехнулся. Современники, где поэма об огнедышащих повозках? О железных птицах? О летающих на тысячу верст словах?

Денвер. Колорадо. МИШКА. ЗДОРОВО!

Он уезжал насегда из Питера в 89-м, и я обещал добраться до него на попутках - в какую бы точку Земли его ни занесла судьба. Как ты тут жив на своей колорадщине?

Жив, да еще как! Не сдался, не сломался, не обрюзг. Потихоньку разворачивает свою крошечную фирмочку "Savay" (разработка, переделка, дизайн горного снаряжения). Носится по колорадским горам, готовится на Мак-Кинли.

Вот, дружище, каждый из нас - своим путем, - но мы все же открыли для себя весь мир.

Три недели в Денвере - калейдоскоп встреч, поездок в горы, обжорства и вечерних пробежек. Как будто мы и не расставались... Прилетает из Дании наш друг Кристофер,- и мы его, беднягу, тоже тащим на колорадский четырехтысячник по колено в мокром снегу. Полярное снаряжение еще в Сиэтле мы сменили на тропическое: тонюсенькие спальники, традиционные комбинезоны Лиги...

В последних числах мая мы стартуем на Мехико.

Но теперь чувства разлуки нет. Мишка, уж теперь мы не потеряем друг друга... БУДИЛЬНИК ТИКАЕТ. Плевать...

25-й хайвей. Позиция на три балла - внутренний лепесток развязки "клеверный лист". Две минуты простоя. Nissan-truck.

- Can I get a ride?
- Jump in!

Вперед.

Алексей Воров, капитан "Автоколумба"

Америка: штрихи к портрету
Штрих первый

Беда приключилась с нашим Кириллом. Он слишком уважал свое имя.

Американцу в силу фонетики его языка нелегко произнести имя "Кирилл". Но Кир был неумолим. Пока не наткнулся на Лорри.

Работая барвумен в "Брейкерс"-баре в Номе, она была, разумеется, из тех, кто за словом в карман не лезет. С нашими-то именами (Алекс, Миша, Виктор) у нее проблем не было. Однако после пятой-шестой попытки произнести "Кирилл", она не выдержала. "O'k, I'll call you Killer!"

И понеслось! Едва мы входили в бар, бывший, по сути, самым уютным местом Нома, как Лорри через стойку орала на весь бар: "Hi, Killer!"

Все присутствующие дружно поворачивались. Кир багровел: "Мне не нравятся такие шутки!"

Ну а кто же виноват? Зачем было заставлять ее произносить непроизносимое имя?
Штрих второй

С Ховардом мы познакомились еще в Номе. На две головы выше меня и вдвое шире в плечах, он сочетал в себе открытость и какую-то детскую восторженность. Улетая домой в Сиэтл, он активно звал нас в гости.

К его восторгу, через неделю мы ввалились к нему всей командой. Среди прочих радостей вечера: "Ребята, у меня обалденный фильм есть! Давайте посмотрим!"

Сюжет обалденного фильма был прост как шпала. Служили два товарища в одном... авиаполку. Занесло их в горячую точку. И тут некие враги взяли и сбили одного из них. Другой вышел из себя, посбивал чуть не десяток вражеских истребителей и "на одном крыле" вернулся на базу за медалью. Правда, пилотирование и впрямь завораживало: сверхзвуковые истребители носились по долинам буквально в пять метрах от земли - короче, выделывали что-то неописуемое.

Когда фильм кончился, Ховард повернул к нам сияющее лицо

- Ну, как вам фильм? Правда, здорово!?

- Да, Ховард, очень красиво снято. Правда, я не разглядел, знаков на вражеских самолетах. Там не красные звезды?

Ховард осекся. Весь вечер он был рассеян и задумчив. Похоже, он впервые в жизни задумался, что не все люди на Земле радуются, если американец кого-то победил...
Штрих третий

Готовность американцев следовать установленным требованиям порой ошеломляет.

Мишка рассказывал: "Однажды мне позвонили в "Savay":


- У нас вырвалась кнопка. Вы можете поставить новую?


- Разумеется. Приезжайте, поставлю.


Через некоторое время на улице раздался шум. Перекрыв весь паркинг и половину проезжей части, к нам заруливал огромный грузовик. На нем стоял здоровенный катер.

Дело было в том, что на кнопки пристегивался небольшой тентик на катере, - но вырвалась-то именно та половина, которая была на катере. Я вышел с оправкой и молотком, через минуту получил свой доллар, и катер увезли".

Откуда его возили? До ближайшего крупного водоема сотни миль. Поблизости лишь Черри-Крик, ручеек глубиной по колено - явно не для этого катера. Заплати американец двести долларов за выезд Мишки "на дом", это бы явно было дешевле. Но ведь сказали: "Приезжайте, поставлю"!

Часть вторая.

...Бесконечное падение в черной пустоте...

Выплываю из полусна. Это лишь бешеный полет нашей маленькой "Тойоты" сквозь непроглядную мексиканскую ночь. Крупнокалиберные капли дубасят по лобовому стеклу.

В призрачном зеленоватом свете приборов различаю лица: Виктор. Кирилл. Лишь Миша прокладывает в одиночку свой путь где-то в нескольких сотнях километров впереди.

И - голос - сквозь надсадный крик мотора. Чистый-чистый. Как радуга после дождя.
Уж скоро год, как ты ушел, и нет ни писем, ни вестей...
Ах, только выдержал бы шелк на парусах шхуны твоей...
* * *

Все города делятся на большие и маленькие. В маленьком городе всей кожей ощущаешь, как он бесконечно затерян в подступившей к нему тундре, пустыне. В большом - как ты затерян в нем сам.

В Мехико оказалось двадцать пять миллионов. Нам тут жить не один день: новая ступенька визовой войны ждет своих жертв.
* * *

Здравствуй, Родина.

Решаем посетить российское посольство: приятно, черт возьми, видеть родные флаги, да и советы профессионалов в визовых делах нам пригодятся.

Народ в посольстве вполне радушен. И тут на сцену выходит посол. Он устраивает зверский нагоняй всем, кто с нами общался и собирался помочь, а затем приказывает офицеру безопасности просто не впускать нас на территорию посольства (что старый гэбэшник делает с явным удовольствием).

Уффф... урод. Мы не нуждаемся в его милостях - мы не просили помощи и в Арктике! Чем вызвана истерика старого коммуниста? Стыдно за посольство. Зашли в гости, называется...

Дело принимает ярко выраженный политический характер - все-таки мы российская экспедиция!

Подымаем экспедиционный триколор - такой же, как над посольством, только поменьше. Садимся на лавочку напротив посольства, попиваем сок, ждем развития событий. Полицейские-мексиканцы в восторге - "салюд, амигос!", - всячески нас ободряют - в них живет дух футбольных болельщиков.

Появляется пресса. Своя, родная - два российских журналиста. Но - так или иначе - российская экспедиция, которую почему-то возненавидело российское же посольство, (читай: посол) - это неслабо даже для нашей прессы.

Впрочем, ТАССовец Сергей Горбунов тут же сгладил ситуацию: "Мужики, ну что вы от него, дурака (смягчаю), хотите? Да оставьте вы его в покое, пошли лучше ко мне!"

Мы не стали спорить.
* * *

Третью неделю бьемся с консульствами предстоящих стран за визы. Бой идет с переменным успехом. Почти все консулы - на нашей стороне, но бюрократический механизм получения виз несокрушим.

Виза Гватемалы - последняя из оставшихся в Америке - блокирует дальнейший путь на юг. А время уходит, уходят драгоценные продукты. Добиваем последние сахар и гречку, купленные в Питере по талонам и привезенные нам на Чукотку. Расходы на визы заметно превышают предполагаемые суммы.

Получая раньше европейские визы за символическую плату в несколько рублей, мы не представляли, что большинство виз будет стоить не менее 20$ - а сколько этих мелких стран впереди!

В Мексике недорогой хлеб. Это спасает от настоящего голода, но дневной рацион ограничивается небольшим количеством хлеба, макарон и парой бульонных кубиков. Мы стараемся сидеть, лежать - не тратить драгоценные калории. Но ведь вся тактика "Автоколумба" была рассчитана на предельную скорость, и каждый день ожидания означал минимум 600-800 непройденных километров.

Переходим на режим жесткой экономии: снижаю расходы до 50 центов на человека в сутки. Ниже уже некуда. Чтобы не расходовать деньги на городской транспорт все визиты по посольствам - пешком. Двадцать - двадцать пять километро, проходимых в резвом темпе на жаре на 2,5 км высоте по улицам Мехико, валили с ног.

Однажды заметил: пульс в состоянии покоя - ниже 40 ударов в минуту. Не поверил себе и впоследствии перемерял. 37-40. Что это было? Я не физиолог, не знаю.

В общем, в "Автоколумбе" начался голод.
* * *

Ответа от Гватемалы удалось добиться Сергею: в визе нам отказано. Причина ясна без объяснений: любая экспедиция for human rights в этой стране нежелательна.

Отрицательный результат - тоже результат. Мы собираем рюкзаки.

- Ну и хорошо, что Гватемала не дала вам визу - говорит Сергей, прощаясь, - "нечего там нормальным людям делать".

"Урод", - думаю я, - "чему тут радоваться? Как нам ее объезжать?"
* * *

- Мы убьем себя, нельзя ехать днем - сказал Кирилл.
- Кирилл, мы не можем ехать медленно. У нас не хватит продуктов.
- Тогда надо хотя бы снять комбинезоны. На такой жаре гортекс - смерть. Я настаиваю как врач экспедиции.
- Нет, Кирилл. Без комбинезонов упадет скорость.

Мы двигаемся в Четумаль, на самый юго-восток Мексики. Попытка уплыть из Веракруса на Центральную Америку (минуя Гватемалу) с каким-либо грузовым судном ни к чему не привела: кораблей в нужном направлении не было. От Четумаля же до желанного Гондураса оставалось от силы триста километров.

Парни с трудом держатся на ногах. Крошечная дистанция в полторы тысячи километров стала пределом напряжения. "Я очень удивился, вспомнив потом, что это продолжалось всего лишь три дня, - признался потом Миша, - казалось, что этот кошмар продолжался не меньше недели".

Что было главной бедой? жара? голод? нервное напряжение? - трудно выделить что-то одно...

Дежурим на позиции по пятнадцать минут поочередно, - больше не выдержать, падаешь. Виктору тяжелее всех, - под конец освобождаем его от дежурства, он просто лежит на рюкзаках. Мы - люди Севера - как белые медведи под этими проклятыми пальмами! Где же ты, милая тундра?
* * *

Последнего белого медведя мы видели уже в Мехико, в парке Чепультепек. Он лежал на раскаленной белой "льдине", у него, кажется, не было даже бассейна с водой. Как мне была понятна невыразимая тоска, застывшая в его глазах!

Люди смеялись и бросали ему конфеты. Мы не смеялись.
* * *

На последнем этапе перед Четумалем высылаем Виктора и Кирилла вперед на прямой машине. Пройти пешком в каком-то городке два километра становится для нас подвигом, достойным Геракла: мы уже какие-то развалины.

Дотягиваем до Четумаля. Кирилл встречает нас грустной усмешкой: порта в Четумале не оказалось.
* * *

Двухметровый белобрысый верзила заворожено глядя на нас, бросает свой пикап-трак к обочине, выскакивает из кабины.
- What's happened? Who are you?

Не по-испански, однако... Не похожи мы на мексиканцев.
- Just need to get a ride...

Это немцы. Они чертовски вовремя берут нас в плен. Мы и впрямь need не только a ride.
- В общем, едем к нам. Дней через 5, когда восстановитесь, поедете дальше. А пока - не смейте и думать.
* * *

Первым упал Кирилл. Просто пошел набрать воды и вдруг упал без сознания. Когда я подбежал, Миша держал его голову на коленях, Виктор пытался нащупать пульс. Несмотря на загар и грязь, Кирилл был абсолютно белым.
- Дышит, - сказал Миша спокойно.
- Пульса нет! - сказал Виктор.
- Есть, только очень слабый.

Меня словно окатило холодной водой: только тогда я понял, что парни молча ждут своей очереди - когда и над ними кто-то так же склонится в надежде еще нащупать слабый пульс.

Наверное, человеку, выросшему в свободной западной стране трудно понять движущие нами чувства: свобода передвижения в приделах земного шара для него - норма его быта. Ему не представить чувств человека, выросшего за чудовищной стеной из колючей проволоки, навсегда, как казалось, отгородившей его жизнь от всего прочего мира - когда знаешь, что проведешь всю жизнь, а потом будешь зарыт в землю вот здесь, внутри этого пространства, но все равно не желаешь становиться рабом. Не понять, с каким чувством люди, оставшиеся там, за этой начавшей рушиться стеной, провожали нас в прекрасный и огромный мир, веря, что если уж не они, так хотя бы мы пройдем через этот подаренный нам судьбой мир. Пройдем, увидим сами и расскажем другим, что люди вокруг рады уставшим русским парням, идущим к ним с открытым сердцем! Разве могут понять люди, не стоявшие в голодном Петербурге в огромных очередях за хлебом, что значит там, к примеру, маленькая шоколадка - та самая, сбереженная на праздник, но отданная нам, чтобы мы шли, - когда господа из почтенной фирмы "Nestle", широким жестом предложившие спонсорство, вдруг передумали - уже после старта экспедиции?

Люди любой страны уже давно не верят холеным миротворческим миссиям. Они верят другим людям.
* * *

На гербе на визе Белиза, которую мы ставим в свои паспорта, начертано слово "свобода". Это внушает надежду. Белиз-Сити - крупный порт, виза - на месяц.

Иммиграционный офицер на въезде отказывается впускать нас: мы недостаточно богаты, объяснения бесполезны. После четырех часов перепалки он дает нам... 24 часа. Мы въезжаем в Белиз. Ворота захлопнулись.
* * *

"Нет народов-выродков", - говорит разум. Глаза говорят обратное.

Ужасающая грязь, неряшливость. Какие-то женщины ловят нас за рукав и, ухмыляясь, предлагают себя за бутылку кока-колы. Толпы наглых попрошаек - и просто висящая в воздухе атмосфера злобы и разложения.

Идем в иммиграционную службу. Иммиграционный чиновник говорит с нами долго и надменно. Затем нас заводят в задние помещения и мы подвергаемся трехчасовому допросу агентами госбезопасности. После чего, впрочем, нам дают право еще шесть дней дышать воздухом белизской свободы.

А выбраться из Белиза оказывается весьма непросто. Порт Белиз-Сити отгорожен огромной стеной - постороннему к судам не подойти. На Гондурас раз в неделю ходит судно лишь одной компании - "Тропикал шиппинг ко." Идем в их офис. "Не положено, принесите разрешение из министерства торговли". Министерства торговли? Стоит ли мелочиться? - и на следующее утро мы встречаемся с премьер-министром Белиза.

Премьер солнечного Белиза - милый дедушка, похожий на Санта-Клауса. "Ах, экспедиция из России? Как я рад! Увидите господина Ельцина - передайте ему привет, я его так уважаю! Проблемы? Ну что вы! Сейчас все решим!"

Премьер звонит в "Тропикал шипинг" - и... его посылают ко все чертям. Бедный дедушка роняет трубку. Он вздыхает и пишет категорическое письмо в иммиграционную службу с требованием продлить нам право на пребывание. Уже знакомый нам иммиграционный чиновник с ухмылкой откладывает письмо и начинает вымогать деньги. По его упитанному лицу трудно предположить, что и он живет на пятьдесят центов в день.
* * *

- Снег! - говорит Кирилл. Его голос дрожит. - Честное слово, снег!

Он держит в руках потертый "Politiken" и смотрит на фотографию, где мы, смеющиеся, стоим на льду Невы напротив Петропавловской крепости.

- Ребята, это же был Новый год! А помните, как мы играли в снежки? Нет, этого не бывает, это все было в другой жизни!

Мне и самому не оторваться от снимка. Какое-то наважденье...

...Мы старались не тревожить Кирилла в Белизе: я не был спокоен за его здоровье. Он сам чувствовал себя неловко, словно в том, что он чувствует себя хуже нас, есть какая-то его вина. Но в то утро, глядя на Кирилла, я понял: пора отступать в Мексику.

Злые духи преследовали нас в те дни в Белизе. Мексиканский консул без объяснения причин отказался даже принять нас, о новой визе не было и речи. Мы оказались в ловушке.

Ситуация начинает отдавать идиотизмом. Иду к старому знакомому - иммиграционному чиновнику. "Вы не можете продлить наше пребывание в вашей стране? О'К, тогда согласно международным положениям депортируйте нас, пожалуйста, в предыдущую страну. Если вы помните, это была Мексика". "Я ничего не знаю об этих правилах отвечает он, - если вы не уберетесь завтра, то послезавтра будете в тюрьме".

Мы видели это опутанное колючей проволокой жутковатое здание с игривой надписью "Prison service" - карикатурное, как и все в этой стране.

В ту ночь мы с Виктором не спали. Было время принимать решение.

Меня не пугала тюрьма. Я понимал, что если мы успеем связаться с нашими журналистами в Мехико - они поднимут шум, и нас придется все-таки высылать в Россию. Сюжет был бы даже симпатичен: экспедиция за свободу путешествий без вины брошена в Белизскую тюрьму. Попав восемь лет назад точно так же безо всякой вины в тюрьму в Киргизии и проведя там больше месяца, я узнал, что такое жить в бетонном кубе 3х3 метра, спать на полу без одеял, дрожа от холода, хлебать из миски через край, как свинья (поскольку ложку не выдавали из соображений безопасности), полусгнившую похлебку с червями. Я не думал, что в Белизе будет хуже. С другой стороны, я боялся за здоровье ребят. И, в конце концов, тюрьма была бы концом экспедиции - хоть и красивым концом. Так не лучше ли вернуться в США, попытаться восстановить все и продолжить путь через несколько месяцев? Я понимал, что в таком случае я, вероятно, теряю команду: мы полным ходом рвались к оставленным нами дома, в Петербурге, любимым людям - ну кто из ребят вынесет сейчас эту остановку на всем ходу, разлуку еще на несколько месяцев? Мы полностью выжаты внутренне.

- Виктор, что ты думаешь?
* * *

...Заходящее памирское солнце.
Восемьдесят седьмой год.
Склон зверски крутой. Градусов пятьдесят пять. Снег раскис в кашу. Кошки?.. К черту! Только хуже будет.

Ольга идет неуверенно, опираясь на лыжные палки. Весь ее анорак в крови.
- Кимыч, доставай веревку, быстро! Ольгу зацепило! Ее нужно скорее вниз!

До него полсотни метров.

Спиной к склону - бью пятами ступеньки. Что я делаю - на таком-то склоне!.. Иначе - медленно!

Солнышко, удержись еще чуть -...

СРЫВ.

Тело думает само: переворачиваюсь в прыжке, падаю рядом. Мы не связаны. Ледоруб только у меня. Ольга успевает схватиться за меня. Всем телом вдавливаю ледоруб в снег - невыносимо раскисший, невыносимо крутой.

Мы скользим вниз. Клюв ледоруба лишь царапает склон.

Кимыч на уступе скалы - как сжатая пружина.

В полной тишине мы плывем мимо него вниз, туда, к километровым сбросам на ледопад. Он ничего не может сделать.
Я уже не чувствую рук - лишь каким-то внутренним усилием продолжаю безнадежно вдавливать ледоруб. Скорее бы все кончилось...

Все. Скорость резко растет - мы сорвали верхний пласт. Я зачем-то еще продавливаю до неподвижного снега. ДЕРЖАТЬСЯ!

Ольгу отрывает от меня и выносит на крошечный осыпной островок. Ледоруб за что-то цепляется. Встал.

От нас до открытого льда - метра два...

И с тех пор я навсегда знаю: ДЕРЖАТЬСЯ. Пока есть хоть один шанс из миллиона. А вот когда его уже нет - ...держаться дальше.
* * *

- Витек, так что ты думаешь?
- Я в любом случае продолжу экспедицию. Я с тобой.

Клюв ледоруба за что-то цепляется...
* * *

Утром я звоню в Денвер Мишке Гольдину. Он только что вернулся с Мак-Кинли. Он как всегда оперативен - и уже через несколько часов мы получаем высланные им билеты на Хьюстон.

В самолете - долгожданная прохлада. Глотаем мизерные авиационные обеды. "Девочки, - доверительно говорит Виктор стюардессам, - а я в России в аэропорту работал, питание развозил по самолетам". Девочки смотрят на него с умилением. "Эх, Витя, - шипит Кирилл, - уже на посадку идем, что же ты раньше-то молчал?"
* * *

Мы прощаемся с Мишей. Команда разъезжается по США в поисках какого-то заработка или спонсора - чтобы через несколько месяцев - дай Бог - снова собраться вместе и продолжить путь. Миша уходит на восток, мы - на запад. Долго маячит его фигурка в желтом комбинезоне. Грустно. Мы так привыкли быть вместе.

Америка встречает нас как родных. Никаких проблем на границе - лишь приветливые улыбки. Весь путь до Денвера - праздник. Кто-то зовет к себе домой. Кто-то завозит в местную газету - к восторгу редактора. На севере Техаса шерифы устроили эстафету: провозили нас через свой участок, связывались со следующим участком по рации - и там уже нас ждал следующий шериф, чтобы подвезти, - и так 250 миль.

В Денвере Мишка Гольдин - загоревший, обветренный после Мак-Кинли - встречает нас улыбкой: "Ну что, вернулись, покорители Белиза?"

Через несколько дней Кирилл уезжает в Сиэтл.
* * *

...Мы карабкаемся по горячим колорадским скалам. Мишкина спина маячит в нескольких метрах передо мной на гребне.

- Ну что, продолжим уроки английского? - Окликает он меня. - Переводи: "Внезапно Билл почувствовал, что проваливается сквозь бильярдный стол..."

Я хохочу. Биллу в наших уроках всегда достается несладко.

Нам легко вдвоем - словно и не было четырех лет разлуки с ним - с человеком, который с семилетнего возраста был моим самым близким другом.

Мы поднимаемся на плато, бежим, - на высоте четыре тысячи метров. Еще дрожат руки, плохая координация движений, но в теле удивительная легкость - я постепенно восстанавливаю свою физическую форму.

И так каждый день - работа и бег, - а раз в неделю на полдня - в прекрасные солнечные Роки-Маунтинз. Прекрасная солнечная жизнь. Но команда разбрелась по Соединенным Штатам, и впереди еще не пройденный маршрут экспедиции.
* * *

Я не сплю в комнате, я сплю на балконе. Каждое утро приходит белка и, усевшись прямо на мой спальный мешок, грызет оставленные для нее орехи. Мы привыкли друг к другу.
* * *

Встревоженный странными слухами, иду к Виктору.
- Да, это правда, - говорит он, - я остаюсь здесь насовсем.

В голове - мешанина чувств, мыслей. Мой друг решает свою судьбу. Не я ему судья. Я не вправе обвинять его в отступничестве.
- Это - точно? Ты все взвесил? - спрашиваю я только.
- Наверное, да. Прости меня.

Нас остается трое.
* * *

Вскоре узнаю: Кирилл намерен сходить с трассы и возвращаться в Петербург. Что ж, мы с Мишей Дуткевичем будем неплохой командой. Мы завершим экспедицию вдвоем.
* * *

Я с головой погружен в работу в мишкиной крошечной компании. Мы много лет работали вместе еще в Ленинграде, и я занят тут любимым делом - конструированием и изготовлением альпинистского снаряжения, его ремонтом и переделкой. Два наших партнера - магазины огромных фирм "The NORTH FACE" и "REI" - буквально боготворят нас.

А вы представляете себе, что значит годами делать в России себе и друзьям неплохое снаряжение из отходов промышленности, из случайно собранных кусочков материалов - и ходить с ним на сложные восхождения? Enjoy!

Похоже, наша практика оказалась здесь уникальной - и просто стыдно было бы теперь не делать лучшее в Америке снаряжение - со здешними-то материалами!
* * *

Я получаю письмо от Миши Дуткевича - как получают удар по голове. Хорошее, честное и прямолинейное письмо. Он тоже сходит с трассы. Я остаюсь один.

И теперь я понимаю, что теперь мне не дойти. Мысль абсурдна, но я не могу сойти с трассы: кто-то должен пройти ее. Нет, не кто-то, а я. Но внутренне я уже настолько измочален, что понимаю: меня на это не хватит.

Но мне вспоминается мишкина недавняя история на Мак-Кинли. Начав восхождение с тремя напарниками-американцами, он сам прокладывал путь, а затем и поочередно тащил их рюкзаки. Выше 5000 метров он предпочел продолжить восхождение в одиночку. В первую попытку, пройдя без страховки в сильнейший ветер по узенькому ледяному гребню, он почти дошел до вершины и, полуживой, вернулся к палатке. На следующий день он все же достиг вершины. Спускаясь уже далеко за пределами своих сил, он чудом наткнулся на пустую японскую палатку, которая и спасла ему жизнь. Отсидев чуть ниже пять дней в снежной пещере в шторм., он продолжил спуск. На последнем этапе он преодолел трехдневный спуск по леднику за несколько часов, на полной скорости перелетая ледниковые трещины на пластиковых нартах.

Он прошел свой путь один. Отчего же мне не пройти?
* * *

Участникам экспедиции "Автоколумб"
Г о с п о д а !

Настала пора подводить итоги. Мы в западном полушарии. В возможность этого временами не верилось ни до старта, ни после. Сложно ли было это?

Внешние трудности очевидны для постороннего наблюдателя. Но помешали ли они? Стартовав в феврале, четыре человека слились за эти месяцы в команду. Замерзая по зимникам в одном кузове и кляня все и друг друга, мы все-таки стали неразделимы.

Посторонний глаз не в состоянии разглядеть тех внутренних катастроф, которые происходили в каждом из нас. Когда за спиной рушился мир, из которого ушел - и в который - неизвестно - вернешься ли снова. Когда просыпаешься в какой-то до безумия чужой стране - и хочется выть, потому что из памяти приходит прикосновение женской руки, оттуда, из другого полушария, из другой жизни. Каждый из нас, увидев это в другом, пытался быть к нему добрее, мягче.

И ни один человек не знает, какую громадную, наполненную жизнь мы успели прожить с февраля. Это не было ни походом, ни приключением. Мы все стали немного другими. Мудрее, чище? Надеюсь. Старее? К сожалению, и это. Но ничто уже не вытеснит из нас тот колоссальный мир, заполнивший нас за эти месяцы - и, видимо, навсегда. Мы стали несметно богаты... К сожалению, ничто не дается даром.

Повернув назад из Белиза, я знал, что теряю команду. Но выбора не было. Когда мы рвались вперед, я видел вашу решимость. Но разбросанные по разным концам Соединенных Штатов мы медленно, поодиночке погружались в отчаяние, теряли веру.

Вы никого не бросили, не предали. Ваш выбор был, пожалуй, единственным разумным. И я жму ваши руки - от всей души.

Было бы нечестно с моей стороны пытаться переложить вину на вас. Капитаном был и остаюсь я - и я готов в полной мере взять на себя вину в распаде команды - и в том, что не довел ее до России.

Вы - лучшая команда, какую бы я мог себе пожелать - и спасибо, за все, сделанное вместе.

Друзья, я желаю вам скорее увидеть наш удивительный город! И, ради Бога, не замечайте тех, кто попытается вас в чем-то упрекнуть: ну что они знают? Какое они имеют право? Лишь мы сами имеем право судить о наших поступках: не жившие в том мире, из которого возвращаетесь вы, и в котором остаюсь я, будут слепы в своих суждениях.

И мне искренне жалко вас.

С каким чувством вы сойдете с трапа самолета? О чем вы будете думать вечерами долгие годы, перебирая в памяти экспедицию, оборванную на середине?

А я оставляю себе шанс - шанс вылезти как-то из КАМАЗа на вечерний снег, где-нибудь на набережной Невы - полуживому от усталости, и знать, что теперь все позади.

Социальная идея экспедиции очевидна. Спортивная - тоже. Но для себя я стартовал, как входят в концертный зал или в храм. Концерт длиною в год.

В городе. В неподвижности, чувства медленно атрофируются. Что может быть страшнее медленного умирания внутреннего мира? В это колоссальные просторы не вхожа ни одна живая душа - но исчезни они - и случится непоправимое: равнодушно возьмешь руки любимой или даже не заметишь музыки, от которой вчера хотелось плакать. Но - "Ave Maria" под сводами старого храма - или бьющий в лобовое стекло снег - и опять жив, и все чувствуешь, и ужасаешься подступавшему было омертвению.

Знал ли я, какую бурю внутри себя я подниму этим исполинским концертом? Понимал логически. Но каждая эмоция, каждое чувство оказались усилены многократно - а среди них не одни лишь светлые и радостные. Чувствовать все обостренно иногда уже просто невыносимо.

Но как бы ни было тяжело - уходить с антракта не считаю возможным. Ведь повторения, наверное, не будет: раньше, к сожалению, успеет кончиться жизнь.

Понимали ли вы перед стартом, что с нами будет происходить? Не уверен. И - в любом случае - ответственность на мне. Вырви из нас Колыму, Чукотку, Мексику - и мы уже станем инвалидами. Но через полгода такой же частью меня станут Бразилия, Африка - и поэтому я иду. Не спортивное упорство и не трехцветный флаг гонят меня вперед. Хватило бы только сил...

Стартовав, мы уже обрекли себя на отчуждение по возвращению. Для знакомых мы станем диковинкой, достопримечательностью. И даже самые близкие, возможно, чуть-чуть отшатнутся, почуяв холодок тех огромных пространств, в которые им будет не проникнуть, как бы мы сами ни старались им помочь: мы уезжали совсем другими.

И тогда мы опять соберемся вместе. И нам ничего не придется объяснять друг другу.

А теперь, удачи вам, друзья! Пусть ваше возвращение будет легким. А я попробую дойти трассу за вас: ведь каждый из вас, останься последним именно он, попытался бы сделать то же самое. И пусть забудутся все черные кошки, пробегавшие когда-либо между нами.

21.11.1992
Denver, CO.

Я прощался.

Ночевка у Дуткевича в Нью Джерси окончилась пинком под ребра. Пинок был крепкий. Время было раннее.
- Поехали!
- Мишка, не передумаешь? Передумывать поздно будет.
- Не передумаю. Вперед.

От нас до открытого льда оставалось метра два...


Часть третья.
Вниз.
Вниз.
Вниз.
Вниз.

Сколько будет продолжаться этот спуск, это наваждение, это погружение в омут полярной ночи?

Визжит под стальными кантами лыж перемороженный снег. Слабенький лучик налобного фонаря вырывает из тьмы лишь несколько метров пространства - и скользишь в этом облачке тусклого света, словно в кабине диковинного лифта. Медленно наплывают скалы, заструги. Аккуратно объезжа6ешь карнизы, черные провалы. Вниз...

Да есть ли там дно? Ноги уже дрожат от перенапряжения. Сзади скачет лучик второго фонарика. Кажется, что черные стены справа и слева от нас уже уходят в бесконечную высь. Лишь две невесомые пылинки света, плавно кружась, скользят вниз, в бездонный черный колодец.
Ночной спуск с незнакомого перевала.
* * *

Февраль девяносто третьего. Уже год, как мы в пути

Снова - и окончательно - прощаюсь с Денвером.

Пора.

Морозный Денвер завален снегом, а с запада опять идет снежный шторм. Я экипирован до абсурдного легко: ведь наш дальнейший путь - только на юг... Но пока еще минус двадцать.

Миша как тигр сражается в Вашингтоне с посольствами - простуженный, замордованный, но упрямый. Пора спешить на помощь. За два с половиной дня пролетаю две тысячи миль. И вот поредевший состав Автоколумба в сборе.

Два человека. Миша и я.

"Экспедиция жива, пока жив ее последний участник".
* * *

В Вашингтоне тем временем сложилась парадоксальная ситуация: Гватемала была готова выдать нам визу, но лишь на мексиканской территории, а Мексика, в свою очередь, отказывалась выдавать свою визу до получения гватемальской.

Бумажные игры. Замкнутый круг.
* * *

Первой пошла нам навстречу все-таки Гватемала - та самая Гватемала, виза которой стоила нам девяти месяцев и половины команды.

Я сижу в посольстве Гватемалы, а надо мной висит на редкость красноречивый герб этой страны: сидящий на штыках попугай держит в лапах свиток со словами о свободе. Пояснения излишни.

Девушка, только что выписавшая нам визы, мило улыбается:
- Синьор, а у Вас с собой нет монетки из России?
* * *

Монетка из России. Как все напоминает детские игры:

И я - мысленно - уже в прошедшем ноябре. Тогда, предельно выжатый, в глубокой депрессии, я очередную ночь лежал без сна, и было только одно желание - уткнуться лицом в колени самому близкому человеку, ждущему меня там, на другой стороне Земли, - но пришла мысль, что если встанут новые проблемы с визами, то мне не дойти, меня не хватит на новую попытку. Сдаться, сойти с трассы? И жить опустошенным, сломавшимся? И вдруг пришла простая и ясная мысль: если окончательно почувствую, что больше нет сил, - просто сжечь себя у дверей очередного непробиваемого посольства. Мы шли к ним с открытым сердцем, я потерял свою команду, что остается? - канистра бензина и осветительная ракета; такой аргумент хотя бы услышат. Скорее всего, Гватемала...

Наутро я содрогнулся. Вечером взял ледоруб и ушел на ночь в горы. Луна, крутой склон, визжащий под ледорубом снег исцелили меня: я понял, что меня хватит еще надолго.

Странные игры взрослых. Почему эти игры порой такие жестокие? Почему куклы и плюшевые мишки в этих играх - мы с вами?
"Оторвали мишке лапу, уронили мишку на пол..."

- Простите, сеньорита, - улыбаюсь я в ответ, - монетки-то у меня и нет...
* * *

Черный-черный "Mitsubishi" везет нас под Балтимором сквозь черную-черную ночь. Лишь на черном лице водителя сияет белозубая улыбка.
- Вот это да! Ну, вы даете - вокруг света! Ребята, а может вы выйдете в эфир на нашей радиостанции, а?
- Why not? А как она называется?
- Voice of America. Может, слышали?..

Ну ты спросил...
* * *

"Голос Америки", русская редакция.
Мои пальцы сжимают микрофон.
И вдруг я понимаю, что меня услышат.

Я еще не могу знать, что там, в Питере, радио "Балтика" временами ретранслирует их передачи - а "Балтику" именно в этот момент пустят по городской трансляционной сети. Я не могу знать, что жена Кирилла Ирина вдруг остолбенеет, услышав из репродуктора мой голос, лихорадочно наберет номер моей Ленки и просто приложит к репродуктору телефонную трубку. Что еще несколько близких нам людей ошеломленно услышат наши голоса.

Но откуда-то я знаю это.

- Здравствуйте. Я - капитан "Автоколумба" Алексей Воров. Наша экспедиция продолжается...
* * *

Шестнадцатое марта.

На выходе из последней станции вашингтонского метро висит огромный плакат: "Kiss and go!"
Смеемся. Kiss некого.
- Go?
- Go!

Толкаемся палками - и с замирающим сердцем летим в темноту
Вниз.
Вниз.
Вниз.
с огромной-огромной горы размером с половину земного шара.

Невесомые пылинки света наших налобных фонариков, вальсируя, скользят во тьме.
* * *

Мы несемся с Мишей по заваленному тающим снегом восточному побережью Соединенных Штатов на юго-запад, к мексиканской границе. На ночевках с трудом отыскиваем под дождем чистые от снега клочки земли. Мы оба давно простужены - да какое это имеет значение?
* * *

Здоровенный Кадиллак (впрочем, разве бывают маленькие?) неторопливо заруливает на обочину. Оттуда улыбочка, аккурат в пол-Кадиллака шириной. Рон. Как вскоре выясняется - звезда "кантри" - и просто широченной души человек.
- Ну так поехали со мной в Нэшвилл! Праздник же - St. Patrick's day! Я вас приглашаю!

Это практически совпадает с нашим направлением.

И вот - мы с Роном на телевидении. Он поочередно знакомит нас с парой десятков звезд "кантри" - и с хитрой улыбкой наблюдает за нашей реакцией. Мне стыдно - ничего мне их имена не говорят, я существо из другого мира, не кинусь я с визгом за автографом. Но - они чертовски славные люди! Атмосфера безудержного праздника - и мы на нем - нет, не из чьей-то милости, а как желанные гости! Нам улыбаются, нас засыпают вопросами.

Вечер. Снова катим на Кадиллаке Рона. С нам Ким - напарница Рона по записи диска. Несколькими годами раньше она была "Мисс Америка".

Плывет по вечернему городу Кадиллак. Звезда "кантри" за рулем, сзади "Мисс Америка" поет для нас песни, - мы едем к ней в гости.

Похоже, жизнь налаживается...

И вот - прощание. На лице Ким - искренняя забота. "Ребята, вам ведь завтра так далеко ехать!" Она выходит - и возвращается со свертком.
"Я вам тут собрала - немножко покушать, всякие мелочи, - вам пригодится в дороге..."

Эх ты, "Мисс Америка"... Каким непередаваемо милым, по-домашнему, по-бабьи, был этот узелок на дорожку... Она ведь не просто очень красива - она замечательный, милый человек.

Пройдет три месяца, Олег Иванович, российский консул в Буэнос-Айресе, попросит нас о встрече с детьми посольских работников - а там одна девочка позовет нас к себе на день рождения. "Приходите обязательно! У меня замечательные мама с папой! Вам у нас понравится!"
Понравилось. Очень. Но что мы можем подарить двенадцатилетнему ребенку?
И я вручаю ей так и не распечатанный брусочек мыла от Ким.
"Когда мы пересекали Теннесси, мы были в гостях у "Мисс Америка". Это от нее - она дала нам на дорожку, а нам так и не пригодилось..."

Девочка задохнулась. Она прижала маленький ароматный брусочек к груди и не смогла вымолвить ни слова.

Прошло девять лет. Где ты, малыш? Ты выросла, у тебя своя жизнь, но не хранится ли где-то в твоем доме кусочек мыла от "Мисс Америка"?
* * *

Мы снова пересекаем мексиканскую границу. Знакомый запах сухой пыли, хаос мелких дорожек. Ночь настолько черна, что не видишь собственных ботинок. Сбиваемся с нашего направления, выгружаемся в какой-то маленькой деревушке. Несмотря на ночь, здесь еще не спят. Стоим на позиции. Вскоре к нам подходит мальчуган лет семи и молча, улыбаясь, протягивает два яблока. У дома напротив замечаем его мать, она тоже смущенно улыбается. У них хорошие, наивные и открытые улыбки. Мы снова в Мексике.

И вот мы входим в двери ТАСС в Мехико. Вышедший нам навстречу Сергей ошарашенно смотрят на нас.
- Вы откуда здесь? Почему только двое? Да вы что, еще до Петербурга не доехали?

Я очень рад видеть его. Как хорошо на другой стороне Земли встретить друга. Наши рваные выгоревшие комбинезоны говорят лучше любых слов.

Мы доедем, Сергей. Нас хватит еще надолго.
* * *

Пересекая границу Гватемалы, мы словно ступаем на поверхность Марса. Десять месяцев назад эта паршивая пограничная речушка встала неодолимой преградой на пути нашей экспедиции. И вот только теперь, когда половина команды сошла с трассы, мы, наконец, пересекаем ее.

Пересекаем и... ничего особенного. Те же пальмы и в меру разбитый асфальт. Чья сумасшедшая прихоть провела здесь эту черту? Разве не одно небо по обе стороны этой речки? Или пальмы здесь растут вверх ногами?

В каком-то остервенении рвемся вперед как на соревнованиях - без отдыха, без остановок, сменяя машину за машиной. Ночь застает нас, раскладывающих спальные мешки на крыше фургона невдалеке от гондурасской границы. Девятьсот километров. Один день. Одна страна. Но - что характерно - и звездное небо не отличается от мексиканского.
* * *

О, благословенные пикап-траки! На этих маленьких разбитых грузовичках мы уже проделали огромный путь, подставив лица ветру!

В одном из них мы несемся по Гондурасу, состоящему из гор, солнца и пыли.

Для очередной проверки документов солдаты останавливают нас, попросту направив на машину стволы винтовок. Лаконично - и ясно без переводчика.
- Несколько лет назад, студентов, которые учились в вашей стране, после возвращения убивали, - говорит один из водителей.

Несомненно, высокая цена за образование... Чего же заслуживаем здесь мы? Мы ведь не только учились, но и прожили там всю жизнь.
Мы мало объясняем ему про идеи нашей экспедиции. Он - тертый парень, те самые несколько лет назад служил в армии. Возможно, он и занимался студентами.

В странном городе Тегусигальпе идем по колено в мусоре. Кто-то кого-то режет. Кто-то бежит мимо окровавленный. Навстречу - демонстрация. Колонны детей с унылыми лицами нестройным хором славят какую-то хунту. Детей конвоируют взрослые.

Скорее отсюда в горы! Там пыль, солнце и ветер...
* * *

Во всех краях, где цивилизованность вызывает сомнения, стараемся ночевать поближе к полиции: это защищает и от случайного нападения, и от... самой полиции.

В Манагуа по ночам порой слышна стрельба. Это не вызывает чувства тревоги. Просто кому-то стало скучно, а оружием страна переполнена.

Молоденький офицер никарагуанской полиции объясняет, что ставить палатку возле них "ну никак не возможно", прыгает в джип и в сопровождении двух автоматчиков и автоматчицы зачем-то везет нас среди ночи к российскому посольству. С трудом мы убеждаем его не будить никого, отходим на сто метров на пустырь и ставим палатку.

Утро приводит посольство в состояние, близкое к коматозному. Под шестиметровой стеной посольства, ощетинившейся шипами и готовой огрызаться огнем автоматов, стоит маленькая желтая палаточка. А над ней - такой же российский флаг. А возле нее - двое безмятежных людей варят на примусе завтрак - и их никто не собирается убивать.
* * *

...Сначала исчезает асфальт. Потом дорога становится уже. Потом еще уже. В ночных ветвях над головой орут какие-то птицы. В кустах кто-то кого-то сосредоточенно доедает. Ночная тьма скрывает от нас до утра табличку "Welcome to the rainforest national park". На нашей карте эта дорога обозначена как главная трасса через Коста-Рику.

Видим какие-то строения, подходим ближе. Школа. Ночуем на полу в кабинете математики - прямо под тригонометрическими таблицами.

Утро. Милые люди - взрослые и ребятишки - расспрашивают нас обо всем. Экзотикой оказался не rainforest. Экзотикой оказались мы сами.
* * *

Ну не было в Панаме российского консула! ТАССовец Саша Чернов, чьим телефоном нас снабдили в Мехико, отдувается за все: представляет Россию где только можно... катает на яхте по тихоокеанским островам богатых туристов... играет за панамскую сборную по футболу... служит в US-Army в зоне Канала.

Мы ввалились к нему со здоровенной дыней в руках. Сашка расхохотался и потащил нас в дом. Его жена вцепилась в нас и стала срывать с нас одежду. Не подумайте плохого - она стала запихивать ее в стиральную машину.

На юге Панамы дорог нет. Pan American highway, пересекающий Америку от Аляски до Огненной земли, здесь разорван джунглями и болотами Дарьена.

Нам снова искать варианты обплыва-облета. И на три недели Саша завладевает нами. Плаванье на яхте по коралловым островам. Поездки на футбол. На Панамский Канал.

И вот в четвертый раз за маршрут экспедиция отрывается от земли. Дождь, гроза. В эту погоду здесь летает только один самолет - русский грузовой АН-32 - прекрасная мощная машина. Недавно он прилетел сюда с Украины, - когда он сел, в баках оставалось 5 литров топлива - и теперь работает здесь. Сижу в кресле бортмеханика и не могу отвести глаз от родных русских надписей на приборах. Два часа полета пролетают мгновенно. Мы в Колумбии.


* * *

И снова - нелегкий выбор. Двигаясь через Венесуэлу в Амазонию, мы попадем в сельву на грунтовые дороги в период дождей.

Двигаясь через Перу и Боливию мы будем пересекать Анды глубокой осенью на пяти тысячах метров - абсолютно без теплых вещей и с условными спальными мешками.

Колебания были недолгими.

Лучше замерзнуть, чем сгнить заживо.
* * *

А пока горы спасают нас от жары, от чужой, враждебной южной природы. Трудные дороги, серпантины, тоннели, но до чего все это близко сердцу!

Пересекаем юг Колумбии, въезжаем в Эквадор. Пальмы? Кактусы? Нет. Мы едем по лугу, поросшему клевером. Пахнет Россией.

29 апреля, в день пятнадцатилетия Лиги, пересекаем экватор. Пересекаем в кузове самосвала, стуча зубами от холода: четыре тысячи метров над уровнем моря. (Видимо, судьба у меня такая. Тринадцатью годами раньше впервые в жизни попав в пустыню, я чудом не утонул в случившемся там наводнении).

Утро. Горы медленно отступают. Удушливый жаркий воздух. Спускаемся к морю.
* * *

Удивительный народ - немцы. Их можно встретить в любой точке земного шара. Случайно встреченный в горах иностранный альпинист, например, наверняка окажется немцем, поверьте моему опыту!

Встретивший нас на севере Перу немец рад европейцам. Мы сидим в его доме, когда вдруг вошедшая старая леди здоровается с нами по-русски.

Она очень стара. У нее умное ироничное лицо, она безукоризненно говорит по-английски и по-французски, в ее испанском слышен французский акцент.


Она родилась в Польше. В 1939 году, спасаясь от войны, прошла всю Европу. Была в концлагере. Бежала - с тремя пулями в ноге. После войны - жила в Бельгии. Но вот она - здесь, в забытой Богом перуанской пустыне.

- Я всегда мечтала побывать в России! Ведь от Польши было так близко - говорит она. - А потом вы напали на нас!.. Как жаль! Я так никогда и не увижу Россию!
- Приезжайте! Я буду рад! - говорю я.
- Нет. Я очень стара. У меня нет таких денег. Как жаль...
* * *

Две с половиной тысячи километров перуанского побережья - это две с половиной тысячи километров пустыни. Справа - океан. Слева - сухая пыль, барханы, камни. Местами на барханах стоят кубом пять циновок. Это дом.

Все Перу ездит на грузовых "Volvo" бразильского производства. Машины перегружены, идут медленно.

Наша машина разгружается. Работают четыре парня. Чтобы ускорить разгрузку, беремся за дело и мы. Слышу в разговоре дважды прозвучавшее "грингос".

Грингос? О'К! Увеличиваем скорость. Парни еле поспевают за нами. Увеличиваем еще - и начинаем поторапливать их. Вскоре машина разгружена. "Грингитос" - говорит парень с умилением. Его лицо сияет, сам он с ног валится от усталости.
* * *

Странная вещь - асфальтовая дорога, построенная на песке - идущая над морем по склонам исполинских дюн. Местами она засыпана песком, иногда асфальт проваливается вместе с песком вниз, к морю. Долго ли живет такая дорога?

Машины на ней долго не живут - это определенно. Это видно по обилию могил вдоль дороги.

Ночь. Дремлю в кузове очередного "Volvo". Просыпаюсь, - машина пятится куда-то задом.

Выглядываю. Мы в узкой щели глубиной в полсотни метров. Впереди - даже не тоннель, а нора, прогрызенная в скале. Мы же встретились с другим грузовиком и... застряли.

Долго маневрируем. Машины расходятся сантиметрах в двух друг от друга. Вползаем в нору, почти задевая ее стенки. Неожиданно она обрывается пустотой. Разворот на 180° практически на месте, вдалеке в черноте ночи - огоньки где-то внизу. Чудом разворачиваемся. Начинаем медленно сползать вниз по крутым виткам дороги - среди немыслимых скал и расщелин. Чувство, что едем по кладбищу - каждые несколько метров фары высвечивают кресты - не меньше сотни на несколько километров спуска.

Спускаемся в долину. Прогоняю из кузова тарантула и засыпаю сладким сном, подложив под голову мешок с химическими удобрениями.
* * *

Выходим из очередного поселка, поднимаемся по длинному пологому подъему дороги. Мое внимание привлекает странные каменные стеночки. Подходим ближе. Ого! Ошибиться невозможно: пулеметные гнезда, огневые точки. Заглядываю внутрь: чисто, гильз нет. (Я видел эти штуки на Кавказе - только там были и гильзы, и кости. Следы дивизии "Эдельвейс").

Вот оно как... Люди, которых пощадила дорога, деловито расстреливают тут друг друга из автоматов...

Трудно искать в происходящем здравый смысл.
* * *

Дорога уходит на восток, от побережья. Мы пересекаем Анды. Уже второй день мы движемся с колонной из пяти грузовиков. Уже второй день дорога - лишь узкая полочка на крутых горных склонах, где каждая встречная машина вызывает сложные маневры.

Пыль - повсюду. Вряд ли я был когда-то грязнее. Волосы похожи на засохшую кисточку для клея. Глаза, ноздри забиты пылью.

Мы ползем уже на почти пятикилометровой высоте. Двигатели отчаянно дымят - кислорода не хватает.
* * *

Когда заходит солнце, температура падает мгновенно. Наши спальники - не толще махрового полотенца и спасти нас не могут. Используем для утепления каждый клочок ткани из нашего предельно облегченного снаряжения - разве что бинты из аптечки еще в дело не идут.

Но приходит утро - и звенят льдинки на камнях в просыпающемся ручейке, и понимаешь, что жизнь продолжается, и через час снова шлейф пыли над горизонтом обозначит грузовичок, ползущий к нам по головокружительным серпантинам.

Пожалуй, даже в Арктике мы так не мерзли.
* * *

- Расскажите самый страшный эпизод из "Автоколумба"!
Ну что ей рассказать? Про торчащую из-под перевернутой машины, засыпанную снегом голову человека, с которым только что ехал? Отшутиться и рассказать, как нас чудом не придавило здоровенным креслом?
Журналистка серьезна. Не дура, похоже.
- Если Вы и поймете, Вы же не сможете передать...
- Ну, я попытаюсь...

Ночь. Четыре тысячи метров над уровнем моря. Перуанские Анды. Несколько маленьких домиков, освещенных керосиновыми лампами.

Выхожу за дверь. Поодаль стоят наши грузовики.

Чернота такая, что не видно даже пальцев вытянутой руки. Пронзительный холод. Глубокая и такая же пронзительная тишина. И лишь в одном домике - плач ребенка. Негромкий, абсолютно недетский, горький и безнадежный.

Я поднимаю голову. И цепенею. Громадные звезды, сбившиеся как-то в кучу, набок, в перекошенном, непривычном узоре.

Чужое небо.

И ледяная мысль окатывает внезапно: весь тот мир, Питер, дорогие лица, - все то, что мы из месяца в месяц несем в себе, как маленький живой огонек, все это... лишь плод моей измотанной психики? Что пора просыпаться? Что ничего этого нет - и никогда не было? Что все это существует только во мне? А над головой - небо другого мира - ясное и холодное - мира, из которого я никогда не вернусь...

Я влетел в дом. Миша вопросительно поднял глаза.
- Очень... холодно... - сказал я.

Мы давно уже понимали друг друга с четвертьслова.

Журналистка молчала. Ее симпатичное лицо было бледным.
- Кажется... я поняла. Вы правы. Мне об этом не написать.
* * *

Всю ночь советник российского посольства в Ла-Пасе не смыкает глаз. С его лица не сходит блаженное выражение.

Чай, гитара. Визбор, Ким, Городницкий.

Разве мог он ожидать такого вечера здесь, в Боливии? А мы?

- Ребята, какие вы молодцы! Вы ведь формируете по всему миру отношение к нашей стране! Вы же делаете то, что пытаемся делать мы - только: по-своему! Когда будете в Москве - обязательно сделайте доклад в МИДе, я вам дам телефон моего друга там. Это же так важно!

В МИДе мы окажемся решительно никому не нужны. Хмурый чиновник выслушает нас по телефону, поблагодарит за привет из Ла-Паса и повесит трубку, так и не поняв, что же мы от него хотели.
* * *

По мере того, как наша крошечная экспедиция продолжала движение на юг - и привычные понятия все больше теряли свой смысл.

Полдень. Южная Боливия. Извилистая пыльная полочка, вырезанная на склоне горы. Она называется "дорога". Несколько домиков. Кафе. Миша заказывает что-то поесть, кончая словами "...y una coca". Хозяйка кивает и выходит. Сидящий рядом шофер мгновенно оценивает ситуацию. "Coca-cola!" - кричит он вслед, поправляя нас.

Хозяйка возвращается. "Извините - говорит она. - Кока-колы у нас нет." Привычное слово "кока" здесь имеет совершенно иной смысл, - и с кокой здесь, похоже, проблем нет.

Это странный мир. Грузовики "Volvo", работающие автобусами. Они поначалу создавали нам проблемы - идея нашей экспедиции автостопом категорически исключает использование любого рейсового пассажирского транспорта. "Извините, ваш грузовик - это автобус или грузовик?" - задавали мы вопрос, отдающий для посторонних идиотизмом. Довершением картины были сохранившиеся на большинстве грузовиков финские номера и надписи "Turku", "Lahti", "Oulu"...

Пыль. Кактусы, гирляндами спускающиеся по скалам. Три-четыре машины в день - не больше - но все-таки и с такой интенсивностью движения надо двигаться.

Старинные маленькие городки - вполне аккуратные, чистенькие, сонные -их можно пересечь пешком за пять минут. И уже в полукилометре от городских домов - первозданная глушь, лишь узкая колея в пыли.

Дорога ныряет в немыслимые ущелья, карабкается ня перевалы. Где-то идет прямо по сухому руслу реки.
- А если дождь? - спрашиваем мы водителя.

Он пожимает плечами. Если дождь - дороги не существует. Но нам везет - небо безоблачно - и мы уже за полчаса до появления машин видим их по шлейфу пыли на витках серпантинов.

В ночные города машина спускается как самолет - часами кружа по серпантину над россыпью огоньков, словно прицеливаясь на посадку.

Что чувствуют пришельцы из космоса, бродя по многолюдным земным городам? Возможно, я знаю. "Откуда вы?" - спрашивает нас кто-нибудь. " Из России" - говорим мы. "А что это? А где это?" К чему объяснения? Здесь не все знают даже о существовании Европы. "Это другая сторона Земли" - говорим мы.

Впрочем, испанского языка многие тоже не знают. На случайного собеседника, говорившего по-английски, я смотрел просто с восхищением...
* * *

Потерю высоты нетрудно почувствовать и без альтиметра. Становится теплее. Воздух насыщен влагой. Наша маленькая грузовая "Toyota", тарахтя моторчиком, упорно ползет в вязкой черной ночи. Колеса проскальзывают по осыпающейся глине, внизу, в провалах между ветками, проблескивает река. До нее метров пятьсот. Ветки хлещут по кабине, иногда вдруг из тьмы нас окатывает брызгами водопада. Девушка, сидящая рядом со мной в кузове, кутается в одеяло: "Frio..."

Я улыбаюсь. "Frio" - это когда за двадцать секунд кожа ладони намертво примерзает к железному борту кузова - и ее уже не оторвать.
"...Словно места нам нет в почерневшей от горя России,
и Господь нас не слышит, зови- не зови..."

- разносится по ночным джунглям.
Это наша кассета в магнитофоне в кабине.

Вранье. Еще как есть место!

Мы пересекаем южный тропик.
* * *

Что-то странное случилось с нами. Настало утро - и мы проснулись. И словно во сне осталась "Toyota", пробирающаяся по обрыву среди зарослей, и странный индейский говор, и бесстрастные женщины в одинаковых нелепых шляпках - да и сами горы. Мы лишь пересекли небольшую речку и проснулись.

Асфальт. Чистые, ухоженные машины. Европейские лица. Эта страна называется Аргентина.

Карту Аргентины, впрочем, мы купить в Боливии не смогли. Еще в нашем посольстве в Ла-Пасе завхоз под хохот собравшихся подарил нам здоровенную карту мира - подобные вешают в школьных классах. Не найдя ничего лучшего, мы вырезали из нее Аргентину - размером с две ладони, с несколькими городами и реками.

По такой "карте" мы и пересекали Аргентину.
* * *

Капитан покидает судно последним.

Однако в южном полушарии даже эта истина перевернулась вверх ногами.

Когда латвийско-аргентинская рыболовная фирма "Латар" разорилась, три латвийских судна, принадлежавших ей, застряли в Буэнос-Айресе навсегда.

С траулером "Латар-1" нас-то и свела судьба.

Мы узнали, что из последних денег капитан "Латара-1" выплатил себе зарплату и сбежал в Латвию. А команда - без денег, без документов, без малейшей возможности вернуться на родину, - и арестованное судно - без топлива, - так и остались в Буэнос-Айресе.

Что вынесли эти люди? Многие спились. Один сошел с ума. Кто-то смог выбраться домой. Кто-то нелегально нашел в городе работу. Это и спасло от голода.

Они приняли нас радушно. На две недели, проведенные в Буэнос-Айресе, "Латар-1" стал нашим домом.

Впрочем, "Латар" был уже не судном, а его ржавым остовом. Жутковатый призрак, "Летучий Голландец", накренившийся на правый борт и осевший на корму.
* * *

В аргентинцах, как и во всех латиноамериканцах, сильно развито чувство героического.

То, что во всем мире называют "Фолклендским вооруженным конфликтом" - для аргентинцев - величайшая война в истории страны.

Я видел подробные исследования, посвященные этой войне. На схемах были изображены все воронки от английских авиабомб, их точные размеры в сантиметрах.

Сколько бы веков понадобилось, чтобы измерить все воронки в России, в Европе - когда судьба целых дивизий Второй Мировой войны зачастую неизвестна?
* * *

Время идет. Мы успешно продолжаем поиски какого-нибудь грузового судна на Африку. Судна нет.

Сначала мы искали судно на намеченный нами участок побережья - от Марокко до Нигерии. Через день мы уже искали судно на любую точку Африки - от Кейптауна до Канарских островов. Судов по-прежнему не было.

"Это безнадежно",- единодушно говорили все моряки. Ну что можно возить из Южной Америки в Африку? Судно на Африку может быть лишь случайно.

Опять наступило время принимать решение.

Наша экспедиция, рассчитанная на полгода, идет уже шестнадцатый месяц - и, видит Бог, если бы было реально пройти хотя бы на неделю быстрее, мы бы не упустили этот шанс. Забравшись на юг даже дальше намеченного, мы честно делали свое дело. Что же теперь - двигаться на Европу или терять два-три месяца на ожидание?

Прохождение Сахары, бесспорно, проще той трассы, которую мы уже прошли - лишь пятьсот-восемьсот километров бездорожья, остальное - асфальт. Кто нас упрекнет в попытке упростить маршрут?

Но - сейчас мы поднимемся на борт судна, уходящего в Европу, - и, наверное, уже никогда в нашей жизни не будет этого - прохождения Сахары. Хотя, казалось бы - ну какая разница, плыть на Испанию или на Касабланку?

В трех километрах от "Латара" стоит у причала петербургское судно "Новоалтайск". Оно идет на Испанию.

Решение принято. Африки не будет.
* * *

На ногах Дуткевича - чудовищно драные носки. Понять, чем они ему так дороги, я не в состоянии.

- Даю слово их наконец выбросить, когда мы отсюда уплывем!

На лице Миши отчаянная решимость.
* * *

До отхода "Новоалтайска" остается меньше суток, когда мы случайно натыкаемся в магазине на великолепную автомобильную карту Сахары. Я не мог найти подобную даже в Вашингтоне.

Мы буквально впиваемся в нее. Забыв обо всем, мы прокладываем оптимальный маршрут, рассчитываем дистанции, время прохождения, запасные варианты...

Боже, что мы делаем? Этого не будет. Но за последние шестнадцать месяцев в нас слишком крепко засела мысль, что мы должны проходить Сахару. Мы уже не осознаем себя без нее. Это болезнь. Что бы мы делали, если бы продавались автомобильные карты Марса?

Выходим из магазина. На душе очень тяжело.
* * *

В темноте забурлили винты. Качнулись и поплыли назад береговые огни.

Good bye, America...

Всплеска я не услышал, - но знал: мишины носки полетели в Атлантический океан.
го лишь снова открыть Америку
Отрывки из ненаписанных глав так и не написанной книги

Часть четвертая.

Мне страшно. Страшно. СТРАШНО.

Ночь. Сижу в радиорубке. Через девять часов мы будем в Европе. Через несколько минут я услышу голос самого близкого мне человека: радист налаживает связь.

Ленка, милый мой человечек, ты есть? Ты не бред моего воспаленного воображения? С первого дня я шел к тебе, все эти шестнадцать месяцев, - и лишь поэтому я смог пройти. Ты металась со мной по чудовищному гололеду - в Москву, в Таллинн, в Данию. Ты выстаивала очереди в бессчетные посольства, не жалея себя, падая с ног от недосыпа и усталости - лишь бы мы все-таки стартовали. Ты неслась к нам на Чукотку ради пары безумно счастливых дней. (Знаете ли вы, легко бросающие фразу "Она за ним хоть на край света", что это значит в действительности?). И она ждет, ждет… Когда остальных троих уже давно перестали ждать.

ИЛИ Я ПРОСТО ПРИДУМАЛ ТЕБЯ?

Перуанские кошмары вползают в радиорубку, расправляя щупальца.

Ты жива в моей памяти - лицо, голос, запах волос. Но меняешься ты. Трансформируется и моя память. Совпадут ли они - та, живая, и та, живущая во мне?

Выхожу на мостик. Бледно фосфоресцируют волны. Над мачтами снова висит Большая Медведица.
* * *

Океан - искусный декоратор. Каждое утро он встречает тебя новым цветом, столь непохожим на вчерашний.

Мы засыпаем и просыпаемся под ласковое покачивание, такое бережное после рывков и тряски грузовика на разбитой дороге. Неумолчно стучит дизель.

На карте мира, висящей возле кают-компании, - маленький красный флажок - наше местоположение. Флажок медленно ползет по карте. Каждое утро мы просыпаемся на семьсот километров ближе к дому.

Вокруг нас - русская речь, дружеские улыбки. Команда искренне полюбила нас. Неудобно чувствовать себя не при деле, когда команда занята. Но для нас работы находится немного: стирка, мелкие палубные работы, переводы с английского.

Это странные три недели покоя, - когда вне зависимости от наших действий мы движемся и движемся. Когда вокруг нас - приветливые лица людей, живущих в нашем городе - городе, чей образ еще держится в памяти - где-то на соседних с нашими улицах. И даже море неизменно спокойно.

Необъяснимое оцепенение: ведь раньше в пути и три дня бездеятельности начинали сводить с ума. Мы боролись за каждый час на нашей гигантской трассе.
* * *

Пересекаем экватор. Чуть ли не вся команда считает своим долгом поздравить нас: "Ребята, вы, поди, в первый раз экватор пересекаете?"

Это что, массовый идиотизм команды? Надо спросить корабельного доктора. Или они всерьез считают, что мы родились в ЮЖНОМ ПОЛУШАРИИ?
* * *

Удивительно: океан не казался большим, я ни разу не чувствовал, как мы затеряны в его бескрайних просторах. И лишь когда справа по борту выплыли очертания гор, я понял, как огромен пройденный путь.

Входим в Гибралтар в сумерках. После многодневной пустоты океана оба берега, расцвеченные огоньками, радуют глаз как рождественская елка.

Маленькая милая Европа… Как будут нас радовать твои уютные километры на ухоженных аккуратных дорожках! Когда счет расстояний идет на часы, а не на недели. Она будет нашей маленькой наградой - и лишь в прошлом останутся дикие боливийские ущелья и рев буксующих в тундре грузовиков. Еще сутки - и мы ступим на европейский берег.

Справа по борту - Африка. Ее в памяти не будет.
* * *

Капитан Евгений Владимирович Рассказовский распоряжается загрузить нас продуктами: мы уходим с надежного "Новоалтайска" в автономное плавание по зыбкой европейской суше. Вся команда высыпает к фальшборту прощаться.

Все. Земля. Европа. Испания.

Суша была зыбкой: нас зверски укачивает чуть ли не в первой же машине. Тихая паника: хороши ассы спортивного автостопа! Впрочем, организм быстро спохватывается и перенастраивается на сухопутную тряску.
* * *

Первое мелкое разочарование: приходим в Испанию в среду вечером, в четверг праздник, а развеселые французы, чью визу нам нужно получать в Барселоне, гуляют еще и в пятницу. До Шенгена еще несколько лет.

Сидеть до понедельника? Свыше наших сил.

Мотаемся по Пиренеям до субботы, потом не выдерживаем и едем на границу: ведь в некоторых странах можно получить транзитную визу непосредственно на погранпереходе. Французский пограничник, внимательно выслушав нас, чешет в затылке, заполняет какую-то бумагу и сует ее нам.

- Я тут написал, что отсылаю вас назад в Барселону за визой…
- ???
- А теперь - вперед! В случае чего, вы меня не поняли, а я не видел, куда вы пошли. Давайте, я смотрю в другую сторону!

Вот так мы и стали впервые нарушителями границы.

В первый и последний раз документы у нас во Франции попытались проверить на последних восемнадцати километрах. Симпатичный жандарм, попытавшись найти в наших циклопической толщины паспортах французскую визу ("Нелегко найти черную кошку в черной комнате, особенно если…"), махнул рукой на это безнадежное занятие, перешел на язык, напоминающий русский (его предки оказались белоэмигрантами), подвез нас до удобной заправки и подарил на память значок полицейского мотоэскорта.

Нам, двум злостным нарушителям границы.

Впрочем, итальянская виза у нас уже была.
* * *

Италия никак не лежит на пути из Барселоны в Питер, но Генуя - родина Колумба. Мы должны были там побывать.

Чезаре, подвозящий нас до Генуи - редкий итальянец, хорошо владеющий английским. Он добросовестно старается, чтобы мы почувствовали, что мы в Италии, угощает первоклассным капучино. Влетаем на его "Фиате" в центр Генуи. А там!…

- Чезаре, наконец-то я вижу, что мы в Италии!
- Это почему?..
- Вон… Простыни… На веревках…
- А у вас что (обиженно), простыни не на веревках сушат?

На веревках, Чезаре, на веревках. Но не на уровне же шестого этажа! в центре города! поперек улицы!
* * *

Маленький домик Колумба в центре Генуи.

Спите спокойно, маэстро. Мы проверили, коллега, она действительно существует. Только к Индии она отношения не имеет. И - спасибо Вам из нашего пятисотлетнего будущего.
* * *

В двадцати километрах от швейцарской границы нас ловит местная радиостанция. Прямо тепленькими - утром, из палатки на въезде в Варезе.

Не привыкать. Импровизируем интервью в прямой эфир: похоже, нас подали как экстренный выпуск.

Швейцария. В ней нет ничего от глянцевой картинки из туристского буклета: настоящие горы, настоящая жизнь, спокойные и открытые люди.

Подъезжаем к Сен-Готарду.

- Как поедем? Через тоннель или через перевал?
- У нас в Питере метро есть.
- Понял.

На центральной площади Люцерна отмечаем победу над "Nestle". Мы прошли и без их помощи, предложенной, но потом так и не оказанной. Покупаем килограммовую коробку их мороженого и сжираем столовыми ложками на центральной площади.

Вваливаемся к славному рыжему парню по имени Юджин. Мы познакомились с ним на Аляске в апреле девяносто второго - однако, уже июль девяносто третьего. Он долго и очумело смотрит на нас, пытаясь осмыслить, что мы еще в пути.
* * *

- Ленка… милая… Постарайся ничего не менять, слышишь? Прическу, одежду…
- Почему?
- Я… боюсь.

Наша встреча скоро. "Audi" несет нас сквозь Германию на чудовищной скорости в 240 километров в час. А в Данию она уже приедет.

Нет, она не слышит. Моя просьба кажется ей причудой. Первая тоненькая, не толще паутинки, трещинка.
* * *

Дания. Неужели… все?

Горло перехватывает.

Знакомые развязки. Знакомые позиции. Мы уже не заглядываем в карту.

Наших датских друзей нет, они в Швеции. Ключ оставлен у соседей.

Ходим встречать каждый паром из Польши: Ленка уже выехала навстречу.
* * *

Она так и не приедет.

Дания старательно лезет в общеевропейскую империю. Подтасовываются результаты референдума. Расстреливаются демонстрации (сейчас об этом не принято знать). Наши добрые знакомые из "Amnesty International" измучены и подавлены: впервые Дания попала в списки "Amnesty" как страна с массовыми нарушения прав человека.

В эту волну она и попала.

Сойдя с польского парома за полсуток до нашего прибытия, она была моментально задержана полицией. Достаточной, по их мнению, суммы денег при ней не было, наши друзья гостили в Швеции, "Helly Hansen" не работали (выходные!) - и приглашение никто подтвердить не мог. Ее выслали обратно в Польшу.

Я шел к ней полтора года.

Она уезжала по польским дорогам и не могла сдержать слез.

На следующий день у парома арестовали Дуткевича. Да-да, с паспортом и визой, заявив, что у него "при себе мало денег" (в кармане было 700 долларов). Мишин резонный вопрос полицейскому: "А у вас сколько при себе?" - привел того в ярость, а попытка заснять, как полицейские потрошат его сумку, привела к отобранн

На следующий день у парома арестовали Дуткевича. Да-да, с паспортом и визой, заявив, что у него "при себе мало денег" (в кармане было 700 долларов). Мишин резонный вопрос полицейскому: "А у вас сколько при себе?" - привел того в ярость, а попытка заснять, как полицейские потрошат его сумку, привела к отобранному фотоаппарату и засвеченной пленке. Узнав, в чем дело, я со страшным скандалом отбил Мишку.

Глупые идеалисты… "Акция за свободу путешествий…". Какая, к чертовой матери, "свобода", когда в милой, уютной Дании на улице хватают тех, о ком полтора года пишет их же центральная газета! И ведь ни один солдафон не тронул нас во всех одиозных странах, пройденных нами!

Наверное, хорошо, что я не знал тогда о Ленкиной высылке. Вероятно, полицейским пришлось бы меня застрелить.

На следующий день к нам прорвался Андрей Курицын.
* * *

Андрей Курицын. Человек-легенда.

Лучший гонщик Лиги за многие годы. Генеральный арбитр ПЛАС. Руководитель вспомогательной службы "Автоколумба". Лишь серьезные проблемы со здоровьем не позволили включить его в основной состав нашей экспедиции. Сухощавый, бесстрастный и светловолосый, так похожий на скандинава, он сразу получил у нас прозвище "Норвежец".

Сойдя с парома и глянув на очередь поляков, смиренно стоящих у таможни, он невозмутимо перешагнул загородку и двинулся в город. Никто не остановил его. Уверенность, скандинавская внешность и норвежское "N" в белом овале на рюкзаке (вот и старая шутка помогла!) сыграли свою роль. Я вцепился ему в рукав и поволок от парома.

- Андрей, уходим отсюда, быстро!
- В чем дело?
- Потом. В этой стране все плохо.

Кто бы мог подумать… Имея визу, в нашей родной Дании…
* * *

Пора домой.

Мы стартуем с Андреем. Мишка задерживается в Копенгагене. Он задерживается из-за грядущей фотовыставки, в которой он участвует… но, чувствую, что не только из-за этого. Ему тяжело. Мишка - "вещь в себе", он не раскрывается, но мы не первый день вместе.

Как по живому отрывают. Сроднились…
* * *

Мы с Андреем перегружены невероятно: вывозим из Дании наше полярное барахло, отправленное из Штатов год назад.

В автостопе важен не столько вес, сколько объем рюкзаков. По югу Швеции - холодные ливни, а вдвоем с такими рюкзачищами мало куда поместишься. Высылаю Андрея вперед.

Иду очень тяжело. Наверное, это было мое худшее прохождение Швеции за всю жизнь.

"Мы здорово пообветшали…" - сказал как-то Миша, - кажется, еще в Южной Америке. Я чувствую это в полной мере. Какой-то тяжелой стала поступь, а движения - усталыми. Комбинезон, предчувствуя конец бесконечной трассы, разрушается уже на глазах, да и прочее снаряжение изношено. Уже нет того запала, когда летишь в день по полторы тысячи километров, как на гонках, - просто методично и устало делаешь свою работу. Последние сутки пути.

Финляндия, Торнио. Выскакивает финский пограничник, машет мне рукой, что-то кричит. Подхожу.

- Девятнадцатый номер прошел вчера вечером!

Клубный номер у Курицына традиционно пришит на рюкзаке. Мой паспорт пограничника не интересует абсолютно.
* * *

У меня есть хороший тест на проверку внутреннего равновесия: вслепую включить и выключить секундомер, попробовав отсчитать ровно минуту. В состоянии волнения это черта с два сделаешь.

Сто километров до России. Проверимся.
59,95 секунды. Все хорошо…

Лаппенранта. "Scania" энергично тормозит, прежде, чем я поднимаю руку. Он подвозил меня… два года назад.

Узнал.

Работу погранперехода "Брусничное" я блокировал на добрых полчаса.

"Я поклялся обнять первого российского пограничника, - да он за стеклом. Дайте хоть руку пожать", - сказал я таможеннику, протягивая декларацию со штампом "Бухта Провидения". Он расхохотался и обнял меня. Следом влетел безумный погранец с моим столь же безумным паспортом в руках. Мгновенно собралась вся смена. Офицер сначала ругался, потом присоединился к нам.
- Расскажите, пожалуйста!
- Ребята, извините, меня же водитель ждет!
Тот лишь засмеялся: "Фигня, рассказывай!"

Позже в эту же смену попадет и Миша…
* * *

Какое блаженство - сидеть в заезженном КамАЗе! На комбинезоне - свежее масляное пятно. Дома. Пожилой водитель благоговейно смотрит на меня, забывая смотреть на дорогу.

Сертолово. Последняя машина. На чем завершить?

Сколько их было, этих машин - самых разных? Это уже не узнать - треть хроники утеряна еще в Вирджинии. Знаю лишь, что мы прошли восемьдесят три тысячи километров.

Так все же на чем?

Милицейский УАЗик. Толстый майор.
- Садись назад, за решетку.

Сажусь. Назад за решетку.
- Турист?
- Да.
- С Карельского перешейка?
- Вокруг света ходил…

Флегматично кивает головой.

Двадцать третье июля тысяча девятьсот девяносто третьего года. Шестнадцать часов восемь минут.

Выскакиваю из машины возле метро "Озерки".
* * *

Я шел к тебе, как идут в непроницаемой темноте на свет маленькой, далекой-далекой звездочки. Что бы ни происходило - пока она светит - есть силы вставать и идти.

Жму на кнопку звонка.

Я еще не знаю, что мы потеряем друг друга. И мне ни к чему знать это сейчас. Я лишь на секунду почувствую, что она умерла - та тоненькая девочка из девяносто второго года, чьи руки я все не мог отпустить там, на Чукотском аэродроме. Умерла от разлуки, так и не дождавшись, а дверь мне открывает другой человек, так на нее похожий…

Она открывает дверь. Ее глазища отчаянно серьезны.

Швыряю рюкзак, подхватываю ее на руки.

Боже мой, какая она невесомая!

Экспедиция завершилась.


Эпилог.

Экспедиция не закончилась.

Безудержные, до боли правдоподобные сны приходят за ней следом. Каждую ночь, без исключения, я рвусь вперед. Я еду на всех мыслимых машинах, тепловозах, лечу на непонятных конструкциях, плыву на тонущих подо мной судах, просто шагаю в полную силу, - по дневной дороге, по ночной. Вокруг меня то снег, то барханы, то совершенно чужие города, - и ни одна ночь не обходится без лавины этих снов, и ни одного раза я не завершаю во сне свой путь.

И я открываю глаза. И вижу над головой белый неподвижный потолок. И чувствую тихое дыханье на своем плече. И ради этой невыразимо блаженной секунды готов снова пройти все.

Сначала я всерьез тревожился за свою психику. Потом плюнул. И лишь почти через год наваждение стало отступать. Еще долго я вздрагивал от звука русской речи на питерских улицах. Неумелые английские слова в русской речи, разноцветные купюры с большими нулями, похожие на конфетные обертки, - все это казалось милой игрой.

До октября девяносто третьего.
* * *

Впоследствии какой-то болван упрекнет меня, что мы начинали маршрут от "Звездной", а завершили в "Озерках" - тем самым, круг не замкнут. Чушь… но он, пожалуй, прав.
* * *

Что-то странное произошло с нами. Обостренность чувств, вызванная Дорогой, так и осталась в нас. И мы продолжили жить - с содранной кожей.

Я по одной смакую встречи со старыми друзьями. И с удивлением начинаю замечать, что невероятным образом при мне утихают нешуточные ссоры.

Еду в переполненном московском троллейбусе, при мне начинается скандал - кто-то кого-то толкнул. О Господи, я люблю их всех, уродов, они хорошие, так зачем они друг на друга орут!? Говорю лишь несколько фраз - и они работают как детонатор. И уже через пять минут весь троллейбус катит как одна большая семья, люди добродушно болтают друг с другом, прощаются с выходящими и здороваются с новыми пассажирами.

Что это было со мной? Бог ведает… А внутри больно. Как большой колючий комок.
* * *

Экспедиция никогда не завершится: лишь семьдесят пять процентов личного состава вернулись.

Виктор. Витек. Еще на Чукотке наш Витек, наш "мама Витя", как мы звали этого молодого обалдуя, не спускавшего дома с рук годовалую дочку, получает весточку от жены: она от него уходит (момент выбран тщательно: он далеко).

На Витьку страшно смотреть. Как он пойдет дальше?

- Вперед… У меня все равно больше ничего не осталось…

Казалось бы, к девяносто восьмому он давно вылезет из черной депрессии, беспробудного пьянства, пойдет в дальнобойщики. И погибнет. Так и не вернувшись.

Номер сорок семь ПЛАС с трассы не вернется. Никогда.
* * *

Пройдет несколько лет - автостоп войдет в моду. Как грибы после дождя станут расти всевозможные клубы автостопа, засверкают сделанными в подражание нам яркими комбинезонами, начнут неумело сыпать нашими терминами, красоваться в телепередачах и любоваться собой.

Но ни один из них даже не попытается повторить маршрут "Автоколумба".

Мы постепенно стали обычными, но "содранная кожа" так и не наросла. У нас постепенно все пошло прахом: нашим близким было тяжело с нами, им были нужны "нормальные" люди. Не будем упрекать их в этом.

БУДИЛЬНИК ТИКАЕТ.

Пусть тикает. Не в наших силах остановить его. Но мы теперь знаем, что Земля все-таки круглая. И что на ней не бывает ЧУЖИХ людей. И не бывает ДАЛЬНИХ стран. Все из них в пределах досягаемости не такой уж и длинной трассы.

Все в наших руках: у нас есть весь мир.

Небольшой и круглый.

Санкт-Петербург, Россия, 12 августа 2002 года.

Алексей Воров, капитан "Автоколумба"